Паровозы в поле сожгли все свое топливо и замерзли – приходилось за каждым поездом слать из Белой Церкви паровоз. Шайки крестьян вечером присматривались издалека, какой поезд можно ночью ограбить, намечая наиболее беззащитные. Когда мы стояли на ст. Фастов, мимо нас проходили те, кто пешим порядком покинул Киев; если это были осколки гарнизонных частей и команд, то мы их вливали в наши полки; если это были группы беженцев, то мы их вооружали, чтобы они могли пробиться через партизанскую область. Зашел ко мне и профессор Одинец[1725], председатель «Союза возрождения России» – его группа, как и он сам, была вооружена; я его снабдил топографическими картами, салом и водкою. Этот непримиримый антикоммунист на протяжении 25 лет стоял на левом фланге русской эмиграции, в 1945 году потерял мерило правды и стал совпатриотом.
На участке между Цветково и Бобринской под нашим поездом ночью партизаны взорвали мостик. Локомотив вел не какой-либо небрежный машинист, а инженер путей сообщения Шурупов[1726] (от Киева до Колосовки он никому не желал передать паровоз нашего поезда); благодаря его быстрой сообразительности поезд был заторможен прежде, чем разорвались вагоны. Электричество в поезде потухло (взрыв повредил электрическую станцию); бандиты открыли по поезду ружейный огонь. Все офицеры заняли места, указанные каждому расписанием на случай боевой тревоги. Я, схватив свой карабин и подсумок, выбежал из купе, сказав Милуше: «Ложись!» – лежа на диване, она была бы подушками несколько прикрыта от пуль. Мы отразили нападение, и комендант штаба послал отряд для преследования бандитов (все равно поезд не мог двинуться с места, пока не будет починен мост). Я возвратился в купе и увидал, что Милочка, в то время как из всех вагонов неслись крики и вопли перепуганных женщин, преспокойно разделась и, постеливши постель, легла спать: «Ты сказал мне “ложись”, ну я и легла»… Если бы все воины нашей армии были так дисциплинированны, мы были бы в Москве, а не катились бы к Ростову и Одессе.
Со станции Колосовка, где остановился штаб, Милуша поехала домой – теперь я уже знал, что наш путь отступления лежит не на Крым, а на Одессу, и мог на время расстаться с женою, чтобы она все приготовила для дальнейшего следования со мною: было несомненно, что Одессы мы не удержим.
Первоначальная директива генералу Бредову, полученная, когда мы были на линии Знаменка – Голта, предусматривала отход нашей армии в Крым. Но непредвиденно быстрое продвижение красных к востоку от Днепра сделало невозможным наше отступление на полуостров. На этом пострадали наши бедные гвардейцы, предусмотрительно накопившие бриллиантовый фонд на случай ухода за границу; в Крыму очутились полковые базы с заграничным фондом, но без полков, а полки пошли за границу в Польшу без фонда.