Однако в данном случае он уклонился от вмешательства, и Розанов, припертый к стене, оказался вынужденным ответить Чечеку, что согласен прекратить усмирение гайдовского восстания на следующих условиях: 1) немедленная и безусловная сдача всех восставших; 2) Гайда и чехи, принимавшие участие в восстании и нарушившие приказ чешского правительства вмешиваться в русские внутренние дела, передаются чешскому командованию для суждения и наказания; 3) русские участники восстания подлежат суду и наказанию по русским законам военного времени.
Едва был отправлен этот ответ, как все положение оказалось сугубо запутанным спешкой и малоосновательностью нашего офицера для связи с японским командованием, который, не имея официальных данных и руководствуясь только слухами и частными разговорами с младшими японскими офицерами, прислал спешную записку, в которой доносил, что междусоюзная компания и японское командование не считают Гайду чешским подданным, не признают за ним права экстерриториальности и предоставляют русской власти поступать с ним по своему усмотрению.
Это сообщение резко изменило настроение Розанова и его антуража, явилась надежда на то, что агрессивность чехов будет аннулирована поддержкой всех остальных союзников, и на основании этого была послана новая телеграмма Чечеку с уведомлением, что на основании решения междусоюзной комиссии командующий войсками округа изменяет свое решение и в выдаче Гайды и его чешских соумышленников отказывается.
Я тщетно уговаривал Розанова повременить с этим решением и обождать получения протокола вечернего заседания междусоюзной комиссии; мои опасения оправдались – оказалось, что вопроса о подданстве Гайды в комиссии не обсуждалось и постановления, сообщенного в записке нашего офицера для связи, не выносилось.
Получилось довольно конфузное положение; Изоме быстро ретировался, а через некоторое время в кабинет Розанова буквально ворвался Чечек в сопровождении группы чешских офицеров и в очень резких выражениях потребовал немедленного и короткого ответа, считает ли генерал Розанов вторую телеграмму своим окончательным решением, причем добавил, что в утвердительном случае он приступит к немедленной отдаче соответственных и вызванных этим распоряжений и что с этим может быть связана судьба отходящих от Омска русских армий.
Прошло несколько тягостных минут полного молчания, Розанов взволнованно ходил взад и вперед, Крашенинников[1862] пытался что-то говорить ему на ухо, а адъютант Нарышкин[1863] начал что-то советовать по-французски, но был сразу оборван Чечеком, сказавшим, что он тоже говорит по-французски.