(бывший офицер 36 Сибирского стрелкового полка). Расстрелы все еще продолжались; экзекуцировали всех с зелеными погонами, захваченных с оружием в руках; таков был первоначальный приказ Розанова, вскоре после выхода им отмененный по требованию междусоюзной комиссии и замененный передачей всех бунтовщиков на рассмотрение военно-полевых судов.
Судя по звуку, расстреливали внизу и из пулеметов; мимо меня туда провели несколько мелких партий с такими рожами, при наличии которых нельзя было возражать против крутости расправы.
Пошел на [ «]Печенгу[»] повидать[ся с] Манакиным; по дороге видел вагон Гайды и его поезда, разгромленные только что командой калмыковского бронепоезда. Картина напомнила мне маленькие восточно-прусские городки, которые мы проходили в 1914 году после боев. Все внутри представляло из себя мелкую труху из осколков, обрывков и кусочков; получалось впечатление, что все это было пропущено через грандиозную мясорубку, а объяснялось тем, что калмыковцам стало известным, что в поездах Гайды было немало золота и ценностей и что все это было искусно запрятано в стенках и внутри вагонных сидений; посему все и было разбито, разворочено, распорото, осмотрено и прошло через несколько десятков рук.
Погромом поезда и объяснялось то непонятное сначала обстоятельство, что довольно долго после сдачи вокзала бронепоезд, стоявший на Эгершельде, продолжал робкими выстрелами покрывать железнодорожные пути; как мне говорил проводник нашего вагона, большой жулик и, по-видимому, даже участник в общем грабеже, это делалось для того, чтобы не допустить к поезду Гайды ни чехов, ни соперников своего лагеря.
Манакины просидели эти дни запертыми в своей каюте; все коридоры были набиты гайдовцами, и нашим заключенным пришлось слышать веселые разговоры на тему о том, как эта шпана собиралась «попировать и погулять» после ожидавшегося ею успеха, а одновременно и рассчитаться с кровопийцами-буржуями.
В первое время на [ «]Печенге[»] был штаб восстания; начальником штаба был Солодовников[1868], а при нем два неизбежных еврея.
Поздравил Манакина с избавлением от двойной опасности, так как во время пребывания в доме у Розанова узнал, что ввиду сведений о занятии [ «]Печенги[»] гайдовцами было решено в случае затяжки ликвидации восстания утопить этот пароход минами с действовавших со стороны бухты миноносцев.
На обратном пути встретил местного управляющего Добровольным флотом[1869] Кузьменко[1870]; ему пришлось провести очень скверную ночь: 17>-говечером его арестовали и связанного заперли в пустую теплушку, которую и выдвинули к стороне Эгершельда вместе с несколькими другими – для прикрытия своего района от огня калмыковского бронепоезда.