. Корнилов, видимо, полагал, что украинизация позволит повысить боевой дух войск, однако жестоко просчитался. Самого Скоропадского, якобы предупреждавшего Корнилова о своем неблагоприятном впечатлении от Украинской рады, удивило легкомыслие, с которым тот относился к этому вопросу. Сторонниками украинизации как способа повышения боеспособности части вооруженных сил были генералы Н.Н. Духонин и А.Е. Гутор.
Очень скоро стало понятно, что национальные формирования могут привести только к окончательному развалу и расколу армии. Точка зрения государственно мыслящих людей России на этот вопрос выражена командующим 7-й армией генерал-лейтенантом В.И. Селивачевым, который записал в своем дневнике 22 августа 1917 г.: «Вечером приехал генерал [П.П.] Скоропадский, все, конечно, со своими бесконечными жалобами и просьбами по вопросу украинизации. Пришлось крупно поговорить с ним, т. к. он стал доказывать, что в этой разрухе не он виноват, а те, кто согласился на украинизацию, намекая, конечно, в числе “тех” на меня. Я, не выдержав, резко ответил ему, что он с первых же шагов сделал неправильно, взяв с собой неукраинских офицеров, а теперь поставил их так, что, работая, они могут ожидать только своего ухода из дивизий, которые они обучают, ради каких-то “самостийных” идей, что, на мой взгляд, для России не только вредно, но просто преступно»[418]. Сохранились свидетельства о том, что противниками национализации армии были в будущем видные деятели Белого движения генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин и С.Л. Марков, однако последнее слово осталось не за ними.
Незавидной была участь русских офицеров в украинизированных формированиях. По свидетельству Деникина, старые офицеры подвергались издевательствам, оказавшись во власти «щирых» украинских прапорщиков, поставленных над ними[419]. Комитеты без опасений входили в прямую конфронтацию с высшим командованием, поскольку были уверены в собственной безнаказанности. Командир XXXIX армейского корпуса генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, вступивший в должность 9 сентября 1917 г., вспоминал: «Первый инцидент произошел с организацией корпусного украинского комитета… На организацию комитета я согласился, присутствовал на его открытии, дал из собственных средств 100 рублей на обучение украинскому языку (присутствовавшие говорили или по-русски, или на каком-то жаргоне), но в поддержке из казенных сумм и предоставлении прав официального комитета отказал. Как курьез могу отметить, что комитет начал сейчас же рассылать внутренние телефонограммы на украинском языке, что путало работу и что пришлось скоро прекратить. Это мое запрещение было доведено до Киева и послужило источником нападок на меня в украинской печати… За украинским сформировался корпусный польский комитет»