– Как же он тогда вернулся? – чуть смягчившись, поинтересовалась Эрнеста.
– А вот, вот, сейчас расскажу! Полгода мы потом с Джеком ходили – остальные-то не замечали, а я его давно знаю, – снова понизив голос, зашептал Макферсон, – так я вижу, что он словно сам не свой: по вечерам, бывало, выйдет на палубу и стоит, смотрит на то, как солнце садится, и приговаривает что-нибудь тихонько; и мальчишку того нам все вспоминает, вроде как случайно, нет–нет, да упомянет в разговоре. Кажется, все к слову, а только видно было, что тяжко ему было. И что вы думаете? Вернулись мы с очередного дела на Тортугу, думаем, может, теперь капитан наш отойдет; вся команда, как положено, на берег сходит, с приятелями старыми здороваемся, девкам подмигиваем уже – и вот он, Генри Фокс наш, собственной персоной! Я сперва даже подумал, будто он помер и к нам с того света вернулся. Чур тебя, говорю, что мы тебе сделали дурного? Иди с миром, мол. Только Джек обрадовался так, обнял его сразу, рядом с собой усадил, налил ему и спрашивать начал: как жизнь, значит, и отчего он опять на Тортуге объявился. А Генри ему и объясняет, что мисс Мэри отец не разрешил замуж за него выйти и вообще у них как-то все не сладилось. Из лавки той его уволили, семьи нет, и идти ему, в общем-то, больше и некуда. Ну, Джек ему возьми и предложи: раз так дела обстоят, то ступай ко мне на судно матросом. Долю ему равную с прочими положил, а мы уж слово дали, что всем премудростям моряцким сами научим…
– Плохо держите слово свое, – усмехнулась девушка. – По сей день ахтерштевень от форштевня отличить не может…
– Это уже наша вина, мисс. Сами понимаете, времени особо нет, да и я ему одно объясняю, мистер Морган – другое, а капитан наш – третье, вот у него в голове все в одну кашу и мешается. Ничего, пообвыкнется со временем. Он парнишка шустрый, соображает хорошо – должен справиться.
– Верно, шустрый. Такой шустрый и сообразительный, что прямо зависть берет, – задумчиво отозвалась Эрнеста, разглядывая получившуюся цепочку морских узлов. Размохрившийся конец бечевки делился на две совершенно одинаковые ровные половинки.
***
Был уже вечер, когда Эдвард, тревожно озираясь по сторонам, прокрался в заветный уголок трюма. Желание выпить рому, тщательно подавляемое им весь день, стало просто нестерпимым; однако въедливая и не в меру внимательная Эрнеста, казалось, следила за ним постоянно. Дойли был даже слегка удивлен, обнаружив, что она столь легко в результате позволила ему ускользнуть в трюм: ему провернуть с ней нечто подобное представлялось куда более трудоемким делом. Но оно и к лучшему: измученный вынужденной трезвостью разум напрочь отказывался выдавать хоть некоторое подобие плана, как обхитрить ставшую под вечер почти ненавистной девушку и наведаться к излюбленной бочке.