Холостяков выдержал паузу и медленно произнёс:
– По крайней мере, так потребовала бы совесть любого разумного человека. Но если ты прислушаешься к ней, это станет твоей самой главной, очень глупой и неисправимой ошибкой, Эндель. Как бы цинично ни прозвучали для тебя мои слова, помни всегда, что там в одиночку никого из этих русских людей тебе не спасти. Их замучают и убьют в любом случае – в твоём присутствии или нет. Поэтому постоянно держи в голове свою цель. Не забывай, для чего ты там находишься, и выбрось из поступков, слов и даже мыслей всё, что не относится к поставленной задаче! Если надо, слейся с ними до неузнаваемости, растворись в их толпе, говори и поступай, как они, чтобы даже самые последние отморозки среди этих уродов, грабителей и бандитов не заподозрили в тебе чужака. Добудь нужные сведения любой ценой и вернись живым! И когда я буду знать, куда именно бить, обещаю тебе, что ни один из этих подонков не уйдёт безнаказанным. Они все сдохнут в ещё больших страданиях, чем те замученные ими люди, которых ты увидишь на новороссийских улицах. Что бы ни творилось вокруг, всегда помни мои слова и не рискуй зря! И ещё. Верь, что мы их победим! – добавил Георгий Никитич. – Обязательно верь, Эндель…
Мэри убрал ладонь от лица, открыл глаза и увидел, как вторая девушка плюнула в лицо подошедшему фашисту и закричала:
– Как я вас всех ненавижу, паршивые твари! Даже смотреть на вас противно!
Немец наотмашь ударил её по щеке, и она беспомощно распласталась на полу.
– Если я правильно понял по-русски, – громко рассмеялся тот, вытираясь рукавом, – эта свинья не хочет меня видеть. И вы знаете, – обернулся он к остальным, вынимая из-за пояса штык-нож, – я ей в этом даже помогу.
Он всем телом навалился на девушку, прижал её руки к земле своими коленями и, продолжая смеяться, вырезал глаза.
– Должно быть, так этой сучке будет приятнее иметь со мной дело… – прохрипел он, распарывая на ней одежду окровавленным лезвием штык-ножа и расстёгивая ремень на своих брюках. – Подержи её, Ганс! – крикнул он другу, начиная насиловать отчаянно извивающуюся и кричащую под ним девушку.
Тот подошёл и наступил ей на горло. Хрипя от боли и удушья, она схватилась руками за сапог, пытаясь сдвинуть ногу. Но чем больше девушка сопротивлялась, тем сильнее давил Ганс. Она перестала двигаться и затихла. Кровь продолжала вытекать из её глазниц пульсирующими струями, заливая лицо и разметавшиеся по полу светлые волосы.
Фашист замедлил движения и, удовлетворённо выдохнув, остановился. Мутным взглядом посмотрев на штык-нож, остававшийся в руке, он с размаху всадил его прямо в сердце лежавшей под ним девушки. Её тело напряжённо выгнулось и обмякло на заваленном мусором полу.