– Хотя нет, оставь мне её! – быстро среагировал Мэри, пытаясь выдавить такую же мерзкую улыбочку, какими фрицы обменивались друг с другом. – Только, если можно, я бы предпочёл делать это без посторонних глаз.
– А-а, салага! – рассмеялся Вильгельм, закашлявшись после долгой глубокой затяжки. – Ну ничего, ещё немного повоюешь и поймёшь, что боевых друзей стесняться не стоит. Ладно, давай быстро! Ждём тебя у машины, – добавил он, щелчком отбрасывая искрящийся окурок.
Когда фашисты ушли, девушка безразлично взглянула на Энделя затравленным взглядом, в котором читались лишь ненависть и обречённость. Она сидела возле стены, прижимая колени к груди и руками пытаясь прикрыть наготу. Лохмотья разорванной одежды валялась вокруг.
Превозмогая боль в ранах, Мэри встал, стащил пёструю маленькую блузку с убитой матери и, подойдя к девушке, протянул ей. Та, недоверчиво взглянув на него, быстрым вороватым движением схватила блузку и завернулась в неё, растерянно натягивая короткие пόлы то на грудь, то на бёдра. Эндель подобрал с забрызганного кровью одеяла кусок юбки, сильно намочил его шнапсом из фляжки, оставленной ему командиром разведотряда, сел рядом и, мягко взяв девушку за подбородок, начал осторожно протирать глубокую ссадину на её лбу. При первом прикосновении, когда спирт обжёг рану, она вздрогнула, по-прежнему не издавая ни звука и испуганно глядя на непонятного ей человека в немецкой форме. Вытерев кровь, Мэри положил возле коленей девушки фляжку со шнапсом и галеты, молча развернулся и не оглядываясь вышел из подвала…
Октябрьская Станичка наполнялась свежим запахом прохладной осени. На обезлюдевших улицах было слякотно и промозгло. Близкое море дышало тяжёлой влажностью. Анна Васильевна с Ваней собирали в высокой траве последние, осыпавшиеся с уже голых веток, яблоки. Продуктов в подвале с каждым днём становилось всё меньше, и эти небольшие кислые яблоки – последний подарок трудного страшного лета – кое-как выручали их. Полина развешивала свежевыстиранное бельё посреди просторного двора.
Необъятно голубело утреннее незаволочённое небо. В нём стояло низкое, без лучей рассветное солнце, не оставлявшее никаких следов на поверхности пепельно-серого моря. Прибойная волна с ласковым шумом билась в угрюмый берег, отрывисто перекатывая в пузырящейся пене круглые отполированные камни. Над водой в текучем воздухе кружились и базарно скандалили чайки. До Полины доносился их резкий, далеко слышный визг. Они подолгу висели над волнами в потоках ветра, нацеливая загнутые клювы на неосторожных рыб, на бреющем полёте выдёргивали добычу из воды и с протяжными криками гонялись друг за другом, разрывая улов прямо в воздухе. От их шумного балагана медленно отплывала, возмущённо крутя короткими тонкими шеями, стая угольно-чёрных диких уток.