Ну и что же, что хромой? Мрачно шутили: так не инвалид же! Пришел домой – дома пустая хата. Вот он и решил, что жизнь его кончилась. Думает, что стар, и что на него никакая девка не посмотрит. Не так уж и стар, тридцать шесть лет всего.
– Мне бы его годы! – хмыкнул атаман. И, подумав, распорядился. – Пришлите-ка этого пластуна ко мне. Вот прямо сейчас и привези.
Тыждневный, который возил его как обычно на линейке по всей станице, взобрался на свою колесницу и тряхнул поводьями.
– Н-но!
Бабич явился в правление, нарочно сильнее обычного припадая на покалеченную ногу, потому что не видел для себя ничего хорошего в вызове атамана. На службу он его все равно не пошлет, а больше ничего Петра не интересовало,
– Выпил? – поморщившись, спросил атаман.
– Выпил, – кивнул казак, звякнув наградами. А их у Бабича было столько, что хоть сейчас на парад, в том числе ордена Святого Георгия третьей и четвертой степени.
– Чем думаешь заниматься?
– Пить! – вздернул голову казак.
И запел.
Ой, чого я сегодни сумую.
Про казацкую долю сгадав,
И про славу свою не забуду,
Шо колысь я, як сокил летав…
Он не расположен был разговаривать, а хотел, чтобы его оставили в покое. И дали спокойно пить, ни о чем больше не рассуждая.
Пока Петр служил, его мать умерла, и осталась ему в наследство хата, и кое-какая мебелишка в ней. Земли тридцать десятин, которые временно находились в ведении станичной общины, вот, пожалуй, и все, что было у казака-пластуна, героического воина, который ратными трудами больших богатств не нажил, и семьи – жены и детей не имел.
– Не на того ты, братец, напал! – сказал ему атаман, и Петр этим словам весьма удивился. Даже головой потряс, чтобы получше видеть пожилого казака, что сидел напротив за большим дубовым столом и почему-то строго с ним разговаривал.
А внешность атамана была самая, что ни на есть, казацкая. Выглядел Иван Федорович как бывалый воин, имел воинскую выправку, седые длинные усы и седой, по старой моде, оселедец. Но ни у кого не повернулся бы язык назвать его стариком. Говорили, Иван Федорович служил в Императорском казачьем полку и тоже имел немало наград, которые почему-то предпочитал не надевать.
– Что, брат, говоришь, жизнь кончилась?
– Так точно, ваше благородие, кончилась.
– И сколько же тебе лет, старинушка?
– Тридцать шесть!
Атаман расхохотался, гулко, как в бочку, ухая: «Хо-хо-хо!»
– Старик! Скажу тебе по секрету, я в твои годы тоже семьи не имел. Жена у меня первая умерла, а замену ей я найти не мог, да за службой и некогда было. А теперь, знаешь, сколько у меня детей?