– Кушайте, ребята, кушайте. Человек должен хорошо питаться. Особенно мужчина. Приятного аппетита!
Минут десять они молча ели, запивая пивом. Потом Добродеев спросил:
– Скажешь или опять тайны?
– Леша, ты все правильно понимаешь, и морду ему побили, и унизили, и французскую живопись должен знать. Как-то он все время вертится вокруг да около, а личика не кажет. То скандал, то мордобой, и везде Дима Щука. Дима Щука то, Дима Щука се. Все его знают, фоткаются с ним, пьют, вот только что был здесь! И нету. Исчез, Фигаро. Хочу на него посмотреть.
– Ты думаешь, он мог убить Реброва?
– Гипотетически даже ты мог его убить за дурную шутку про тренера сумо. Я не мог, я его мало знал. Ты сегодня очень занят?
– Ну-у… – протянул Добродеев. – А что?
– Давай смотаемся к нему прямо сейчас. Адрес помнишь? Доедай, и вперед.
…Спустя час они стояли перед избушкой бабы-яги. Маленькой покосившейся, на отшибе рощи. С проваленными ступеньками крыльца, кривыми перилами, неровными слепыми оконцами. С неожиданно новой пристройкой справа. Избушку окружал заросший травой двор – несколько одичалых сучковатых яблонь и буйный малинник с почерневшими ягодами. Вокруг царила первозданная тишина, нарушаемая писком потревоженной птицы; нигде не чувствовалось ни малейших признаков присутствия человека.
– По-моему, там никого нет, – сказал Добродеев.
– Когда ты видел его в последний раз? – спросил Монах.
– На вернисаже, когда он бил посуду. С тех пор не видел.
– Пошли! – Монах толкнул полусгнившую калитку и пошел к дому.
Добродеев, оглянувшись, последовал за ним. Угрожающе затрещали ступеньки, заходили ходуном доски крыльца.
Монах постучал. Сначала деликатно, костяшками пальцев, потом кулаком. Добродеев, сложив руки домиком, заглянул в окно.
– По-моему, никого нет. Смотри, листьев намело, сюда давно никто не приходил. Куда же он делся?
Монах достал из кармана пилку для ногтей и приказал:
– Леша, посмотри, чтобы не застукали.
– А где твоя отмычка? – Добродеев переминался с ноги на ногу и озирался.
– Отмычка для серьезных замков, здесь обойдемся пилкой. – Он завозился пилкой в замочной скважине. – Готово! – Потянул за ручку, и дверь с неприятным скрипом подалась.
На них дохнуло тленом и сыростью. Они прошли через узкий захламленный коридорчик в комнату, в такой же мере захламленную и забитую ящиками с тряпьем, книгами и посудой.
Казалось, хозяева, с тех пор как сюда переехали, не удосужились разобрать барахло. Проваленный диван с несвежей постелью и свесившейся на пол простыней, комод с незадвинутыми ящиками, письменный стол у окна, полузакрытого выгоревшей занавеской.