– Что он тебе наговорил, латинянин? – удивлялся трактирщик – Бежит от тебя так, как будто демона увидел.
Лишь однажды Публий застал слугу Первосвященника в промежуточном состоянии между осторожностью и пьяным забытием. Перед Агенором на столе стоял всего один пустой кувшинчик, а второй он сейчас старательно пытался опорожнить. На инженера он посматривал с подозрением, но все же дал волю языку.
– Я же говорил, не стоит так резко – бормотал он – Кто же поступает столь безрассудно? Предположим, здесь в Ершалаиме, у тебя есть копья твоих гоплитов. А что дальше? В каждую деревню отряд гоплитов не поставишь. Да какая деревня? – он как будто возражал сам себе – Посмотри что в Модиине творится.
– А что там творится? – спросил Публий, не представляющий где находится этот загадочный Модиин.
– А-а! – махнул рукой Агенор – Лучше и не спрашивай. Вот и мой господин в полной растерянности – при этом он почему-то пьяно хихикнул – Хотя он тоже был отнюдь не страж брату своему, Лисимаху4 – закончил он совсем непонятно и еще раз мелко захихикал.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели, так как иудея совсем развезло.
Гарнизон крепости в эти дни вел беспокойную жизнь. Прибыло небольшое подкрепление, и гоплиты начали совершать вылазки на холм. Вначале Публий думал, что это обычное патрулирование оккупированного города, но оказалось, что он еще не до конца избавился от юношеской наивности. Воины возвращались в цитадель, нагруженные мешками с добром и быстро выяснилось, что под видом патрулирования идет грабеж зажиточных домов. А однажды он заметил среди добычи, которой хвалились гоплиты, дорогие сосуды, явно не из частных домов. Похоже было на то, что сирийцы разграбили сокровищницу иудейского храма. Нетрудно было предположить, какие эмоции вызывали у туземцев беззастенчивые грабежи: гоплиты нередко возвращались с ранеными, хотя убитых больше не было – эллинских воинов спасала крепкая броня. Зато доставалось филоэллинам из иудеев: их частенько избивали, но случались и погромы, а порой и убийства. Наместник ответил серией казней, спровоцированных несколькими доносами. Все это со смехом рассказал инженеру неугомонный Никандр. Неунывающий сириец был ему симпатичен, но порой способность эфесца веселиться по любому поводу граничила с цинизмом и коробила Публия. Подружился он также с Гордием, кавалеристом под началом смешливого Никандра. Гордий был посерьезней своего командира и не позволял себе скабрезных шуточек, может быть потому, что происходил из старинного эпигонского рода и гордился тем, что его предки сопровождали самого Александра.