Она одной рукой ухватилась за Лизу, а ладошку другой прижала ко рту. Глаза ее были широко раскрыты, она сделала пару шагов в мою сторону, а потом бросилась ко мне.
– Володя, это ты?, – только и смогла проговорить она. Следом, к носилкам, бежала и тетка Елизавета.
– Да, это я, мои родные, – только и смог сказать я. Слезы радости душили меня и не давали выговорить ни слова. Я плакал и улыбался одновременно. Вот так произошла наша встреча после пяти лет разлуки.
Первые часы они не отходили от меня ни на шаг. У них была масса вопросов, и я как мог, отвечал. Потом они рассказали, как пошли работать в госпиталь, и что порой сутками не бывают дома, хотя до дома идти меньше ста метров. В общем, это были первые, сумбурные разговоры после столь длительного расставания.
К первому сентября, моя рана настолько хорошо затянулась, что доктор не просто разрешил, а рекомендовал мне вставать и ходить самостоятельно. Возможно забота моих близких, возможно родные стены помогли, а может организм был молодой и сильный, или вообще рана была не столь серьезная, но как бы то ни было, я действительно мог ходить, не испытывая болей и неудобств.
Все свободное время, а его, к сожалению, у Агаты было совсем не много, она проводила со мной. Мы рассказывали друг другу, как жили и выжили, я в лагере, они в блокадном Ленинграде. Я старался не расстраивать Агашу и рассказывал только забавные случаи из лагерной жизни, она рассказывала, как они пережили самую трудную блокадную зиму. В какой-то момент, из ее глаз полились слезы, она тихо заплакала и прижалась ко мне всем телом. Я обнял ее и нежно повернул голову к себе. В следующий момент наши губы соприкоснулись. Сначала осторожно и не решительно, а затем с жаром и страстью, до головокружения и полного отрешения от реальности. Это был наш первый поцелуй. Мы с трудом оторвались друг от друга, и в этот момент я произнес,
– Агаша, выходи за меня замуж – .
– Я безумно хочу этого, – прошептала она и крепко прижалась ко мне всем телом. Ее сердечко часто-часто стучало, а тело еле заметно вибрировало и вздрагивало.
В этот же день мы поделились этой радостной новостью с Елизаветой. Она заплакала, и по-бабьи запричитала, а потом принесла икону Богородицы, и благословила нас.
Главный врач госпиталя, под Лизину ответственность, отпустил меня на свадьбу на два дня. Зная, что проживаем мы в соседнем доме, он не выдал ни каких документов, а только отдал мне справку, с которой я из лагеря был направлен в штрафную роту.
Свадьбу решили сыграть в субботу, пятого сентября. Регистрировались мы в ЗАГСе Октябрьского района, сейчас это Адмиралтейский район, он находился на углу Вознесенского проспекта и улицы Садовая, в доме городских учреждений, еще его называли дом с совами, поскольку фасад его украшали скульптуры сов. Мы пришли в ЗАГС без фаты и подвенечного платья, но благодаря Елизавете у нас были золотые кольца. Агата надела свое самое лучшее розовое шелковое платье, оставшееся после школьного выпускного. В блокаду она похудела, и платьице немного было великовато, но ее красоту затмить было невозможно. За то время, что мы не виделись, из девчонки, Агата превратилась в очаровательную барышню, с темно русыми волосами, заплетенными в косу, и красиво уложенными на голове. Стройная, длинноногая, с оформившейся грудью, для меня она была идеалом красоты. Ее лицо излучало спокойствие и женскую нежность, которую она была готова подарить близкому человеку. Глаза ее были широко распахнуты, и в них можно было увидеть весь ее внутренний мир, прозрачный, как утренний воздух. Аккуратный носик – пуговкой, был чуть-чуть вздернут вверх. Губки ее были немного пухловаты, но от этого еще более желанны.