Музыка была для Агаты тем душевным бальзамом и энергетическим генератором, который буквально преображал ее. Еще в тридцатые, мы частенько ходили на концерты, и после каждого посещения филармонии, она буквально преображалась. Ее лицо как будто начинало светиться изнутри, глаза были устремлены вдаль, а руки она не произвольно прижимала к груди. Вспоминая это, я предложил ей пойти на концерт.
В этот вечер тоже давали симфонию Шостаковича, только пятую. Вход был свободный, но нас попросили поторопиться, потому, что уже прозвучал третий звонок. В зале было немноголюдно, но от того торжественность момента не исчезала. Оркестр на одном дыхании и с не поддельным патриотизмом и воодушевлением исполнил это бесспорно выдающееся произведение. Зал стоя аплодировал музыкантам.
Домой мы шли молча. Агата и я были под неизгладимым впечатлением. Лицо Агаты, действительно светилось, и я вместе с ней был в ее мечтах и грезах.
Я не сразу сообразил, что обращаются к нам. Только после того, как последовал властный окрик, я понял, что обращаются именно к нам.
– Красноармеец, ко мне!, – скомандовал начальник патруля, – Предъявите документы!-.
Я достал из нагрудного кармана, единственный документ, который у меня был, а именно справку о том, что я направляюсь из ИТЛ в штрафное подразделение сорок второй армии.
Ознакомившись со справкой, начальник патруля сделал суровое лицо, и скомандовал,
– Арестовать дезертира! -.
Такого поворота событий я не мог себе представить даже в кошмарном сне. Все то, хрустальное и светлое, которое еще мгновение тому назад, окружало нас, разбилось вдребезги на мельчайшие осколки, которые невозможно собрать и соединить воедино. Безоблачное ясное небо, в мгновение ока исчезло. Земля разверзлась под ногами, и я провалился в Тартарары.
Два бойца взяли автоматы наизготовку, и меня повели в комендатуру.
Бедная Агата. Она стала доставать из сумочки свои документы, затем свидетельство о заключении брака. Командир патруля только прорычал,
– Так он еще и жениться успел, Казанова хренов – .
Я уговорил Агашу идти домой. Сказал, что в комендатуре во всем разберутся. Однако, блажен, кто верует.
В комендатуре, я попытался прояснить ситуацию, показал рану, сказал, в каком госпитале нахожусь на излечении. Дежурный связался с госпиталем, там сказали, что никаких увольнительных, никому не выдавали.
Зашел начальник комендатуры. Здоровенный мужчина, в звании майора, с пышными, как у Буденного усами. Выслушал доклад дежурного и подвел итог, как будто топором отрубил,
– Расстрелять! -.
Двое красноармейцев взяли автоматы наперевес и скомандовали мне: «на выход». Как мы шли, я не помню. Только за водонапорной башней я услышал команду,