– Успокойте своих близких, ваших имен нет в сегодняшнем списке. Но гражданин Бельмар, я вас запомнил… и еще вернусь – голос прозвучал привычно резко.
Судя по бледным изменившимся лицам, Норбер понял, что его слова они приняли за угрозу, но, не желая ничего объяснять, сделал отстраняющий жест рукой.
Круто развернувшись на каблуках, он встретился взглядом с Клервалем, хорошо, что тот не мог слышать разговора, но издали наблюдал очень внимательно и напряженно, сузив глаза и иронически улыбаясь.
Наконец, Клерваль зло буркнул сквозь зубы и сплюнул на пол:
– Палач-гуманист, покойный Руссо отдыхает, мать твою…
В центре зала на стуле, демонстративно отвернувшись от Клерваля, сидел темноволосый курчавый молодой человек, на его тонком лице отражалось отвращение и безграничная усталость. Всем видом показывал он презрение к предстоящей казни и представителям новой власти.
Клерваль свернул список.
Охрана стала выводить арестантов группами во двор. На курчавого мужчину он указал Куаньяру особо:
– Это Андрэ де Шенье, – кивнул в сторону молодого человека, – дерзкая личность, опасный и зловредный публицист, ярый контрреволюционер. Сначала он писал в защиту Капета, потом и вовсе распоясался, мерзавец прославлял убийцу Марата, оскорблял революционное правительство. С трибуны Фельянов этот гуманист миролюбец призывал к расправам над якобинцами. И как долго можно было это терпеть? Его единомышленник дю Шансенэ уже доигрался с законом, гильотинирован еще весной. И этот дождется высшей справедливости…
– Говорят, он очень недурной поэт, но самому читать не приходилось, – Куаньяр, не скрываясь, разглядывал Шенье, спокойное достоинство, гордость и непримиримость которого невольно вызывали у него уважение. Принципиальный противник, но настоящий человек. Жаль обнаруживать таких людей среди врагов…
Якобинцу внушал отвращение откровенный страх в лицах врагов, желание угодить и уцелеть любой ценой. «Шакалы».
Ему были остро неприятны вчера еще надменные графини и герцогини, расчетливо предлагавшие половую близость любому республиканскому чиновнику в обмен на спасение от трибунала, а желательно еще и содержание, и прежний комфорт.
А некоторые женщины, дошедшие до крайности от ужаса возможной близкой казни, не отказывали уже и тюремщику-санкюлоту, вдруг спасет и спрячет от вызова в трибунал. Этих девушек и женщин по-человечески жаль. И всё же… как-то неприятно.
Не вызывали ни тени сочувствия и те роялисты, что даже в тюрьме подчеркнуто демонстрировали свое классовое высокомерие и неконтролируемую животную ненависть. Попадись им в руки, эти не просто убьют, будешь медленно умирать под пытками. «Волки». Майенн…