– Это тоже парижанин, как и я, этот прекрасный дворянин… немножко только побогаче, вот и все!
– Что такое? – проворчал капитан, – об ком это вы говорите?
– О! я совсем не хочу выпытывать у вас ваши тайны: вы даете деньги, я пью – этого с меня и довольно – но все-таки не мешает знать, для кого работаешь. Это может пригодиться.
Пемпренель принял самодовольный вид и, раскачиваясь, продолжал:
– Вы понимаете, что кто положил двадцать лет жизни на шатанье от Нового моста до Луврской набережной и от Королевской площади до Кардинальского дворца, тому нельзя не знать людей. Я могу назвать самых знатных придворных только по их манере носить перо на шляпе или подавать руку дамам… Вот, например, граф де Шиври, что сейчас был с вами, когда кланяется с улыбкой, то так, кажется, и говорит: «ну, сударыня, нравится ли вам это, или нет, а так нужно!» Это – настоящий вельможа и я поистине горжусь тем, что состою у него на службе.
Сказав это, Пемпренель преважно завернулся в плащ и пошел дальше.
– Э! да в этом малом есть-таки толк! – проворчал Бриктайль сквозь зубы.
Когда был назначен день отъезда, капитан побежал в трактир Венчанного Быка. Судя по раздававшимся оттуда песням и крикам не могло быть никакого сомненья, что вся шайка в полном сборе. Он застал ее, в самом деле, пирующею вокруг столов со множеством кружек и засаленных карт.
– Вставай! – крикнул он, входя; – поход на завтра, а выступаем сегодня ночью. Вот вам на ужин сегодня.
И он гордо бросил на залитую вином скатерть два или три испанских дублона.
В ответ раздалось ура и все встали.
– Вот это так честно сказано! – крикнул Пемпренель: – деньги цветом солнечные, а вино – рубиновое – с этим можно заполонить себе все сердца!..
– Будьте все готовы к полуночи, – продолжал капитан, – и запаситесь оружием и наступательным, и оборонительным. Нам нужно стать на дороге у людей, провожающих одну знатную особу, которую мне поручено доставит к кавалеру, который ее обожает.
– Значит, похищение? – спросил Пемпренель. – Как это трогательно!
– Да, что-то в этом роде. Может статься, будут там слуги с задорным нравом, которые захотят вмешаться в такое дело, что до них вовсе не касается.
Великан, которому капитан сдавил так сильно кулак при первом знакомстве, бросил об стену оловянный стакан и совсем сплющил его.
– Я не видал еще глотки, которая бы не замолкла когда в нее всадят вершка три железа, – сказал он.
– А как повалите наземь всех через чур горячих и любопытных, – продолжал капитан, – надеюсь, никто из вас не услышит стонов и воплей дамы?
– Ну, они ведь вечно стонут…. Мы будем глухи и немы, – отвечал Пемпренель.