– И вы бы сдержали слово, Лавр?
– Конечно. А как иначе? Туркмены народ дикий, не цивилизованный, если они дали слово, то обязательно его выполнят. Что ж, по-твоему, я буду срамиться перед инородцами? К тому же, попав в плен, если мне повезёт, то мне просто отрубят голову, а если не повезёт, то снимут кожу с живого или на кол посадят. Лучше пуля в лоб. Да и подвёл бы я своих провожатых. И будут обо мне туркмены-эрсары сказки рассказывать, что, мол, был тут один русский трус, даже застрелиться испугался. Зачем мне такой позор?
– Это верно и здесь не так инородцев, как своих подведёшь.
– Правильно. Честь офицерская не должна быть пустым звуком. В общем, собрались мы. У Ионова я взял отпуск на три дня, он отпустил, даже не спросил: где я тут отдыхать буду? Я наголо побрился, усы подстриг, как подобает истинному мусульманину, надел халат, такой же, как этот, папаху. Поздно вечером подхожу к месту встречи, туркмены стоят, трёх жеребцов под уздцы держат. Ты же знаешь, Иван, что джигитам сесть на кобылу или мерина позор из позоров?
– Знаю.
– Я подхожу, поздоровался, а Амандурды отвечает: «Иди, путник, не останавливайся». Я говорю: «Кого ждёте?» А Бекдурды нагло так отвечает: «Кого надо, того и ждём, иди путник». Я говорю: «Куда идти? Я с вами собрался. Какой мой жеребец?» Они чуть не на колени падают: «Таксыр! Ты?» «Ну, – говорю, – похож я на туркмена?» «Истинный эрсары, – отвечают». Ну, поехали. Аму-Дарья река быстрая, так просто не переправишься, верстах в сорока есть место, где можно переправиться на другой берег и то не вброд. Одежду на бурдюки, надутые воздухом и вплавь. Вода холодная. Это как раз напротив городка Чушка-Гузарь. Там передохнули, поменяли коней и вперёд. Январь-месяц, погода не жаркая, можно и днём ехать. Ехали по пустыне, которая была мертвее мёртвой.
– Это как понимать? – удивился Сорокин.
– А так. Повсюду были видны развалины кишлаков, недавно брошенных, стены, минареты. Амандурды с горечью мне сказал: «Видишь, таксыр, это земля моего народа. Ещё недавно здесь была жизнь – цвели сады, в арыках журчала вода. Но вот пришли пуштуны и посмотри, что стало». Пуштуны – это афганцы. Рядом с Чушка-Гузарь расположены укрепления, обычная тюркская кала, но не брошенная, за ней ухаживали, займи её гарнизон в случаи войны и она будет твердыней. На ней решил попрактиковаться в фотографировании. Мне Генеральный штаб выделил фотографический аппарат, новая американская разработка. Это не такой ящик на ножках, перед которым стоишь полчаса, а такая деревянная коробка с объективом, внутри плёнка на сто кадров. Они бы, какой прицел, что ли придумали бы, эти американцы, а то непонятно, что фотографируешь. Ладно бы результат сразу бы виден был, а то плёнку надо проявить, фотографии напечатать. Фотографировали, не слезая с седла, под шеей лошади. Нижняя челюсть и губа жеребца получились великолепно, а вот всё остальное…