***
Ночевать отряд вернулся в постройки монастыря. Краснов решил дать людям отдых – дело-то сделано, спешить больше некуда. Вот и балбесничали бойцы с обеда до вечера, грелись на солнышке, травили байки, ржали, как жеребцы. Пусть расслабятся, заслужили. Завтра снова в город, в казарму.
День незаметно прошел, спустился вечер со своею спокойной прохладой. Солдаты развели маленький дымный костер – комаров напугать – и курили перед отбоем. Командир устроился на крылечке немного поодаль. Отсюда, с одной стороны, его присутствие не смущало бойцов и они свободно трепались о всякой всячине. А с другой стороны, чуткое ухо Ивана Ивановича надежно ловило почти что каждое слово. Знать настроенье отряда, знать, кто чем живет и дышит, командиру необходимо. Хотя чаще всего дышали и жили солдатики тоскою о доме да памятью про самогонку и баб. Вот и сейчас краснобай и похабник Петруха соловьем разливался о своих приключениях. Послушать было забавно, хотя, если честно, верил ему Краснов не более чем на четверть.
– Ты чего, Мишаня, лапу себе замотал? – спросил вдруг кто-то, отсмеявшись очередному подвигу из жизни Петрухи. – Или болит?
– Болит, сучий потрох! – кивнул Михаил. – Сбедил, не иначе.
– Ты этой что ли рукой попа-то убил?
– Да какой он поп, он монах!
– А хрен редьки не слаще. Так этой ты его саданул?
– Ну, этой…
– Вот он тебе и вредит с того света. Надо было прикладом – хрен бы с ним, распухал!
Солдаты ржанули, а командир обеспокоено встрепенулся. Чудес ему в отряде еще не хватало! Будут потом трепаться, что Мишаню Бог наказал! Вот дурак, не мог удар рассчитать. Лучше б и правда прикладом, конец-то один. Однако бойцы смеются, и то хорошо. Впрочем, хохочут не дружно. Явно у кого-то на душе кошки скребут. Ничего, утро вечера мудренее. Дай Бог, чтоб у Мишани к рассвету его клешня зажила, а то ведь слухов не оберешься.
– Гришка, – прозвенел в полутьме молодой и веселый голос, – а у тебя ничего не болит?
– С чего у меня-то? – прогундосил в ответ Григорий.
– А кто в крест-то стрелял? Смотри, монах Мишке руку сбедил, а тебе вообще шею сломит!
Гришка лишь плюнул в ответ. Однако на этот раз бойцы рассмеялись как-то несмело.
– Так, – подумал Краснов, – это уже пропаганда. Сейчас по дурости такого наговорят…
Но пресечь разговоры командир не успел. Внезапно заговорил Цыкунов, заговорил спокойно и убедительно, и что интересно, так, как Иван Иваныч не ожидал.
– Да хватит трепаться. Нашли на ночь глядя забаву! Теперь со страху до ветру не выйдете…
– Это кто до ветру не выйдет!? – встрепенулся Мишаня. Он вообще не любил Цыкунова, и теперь принял его слова на себя. А может, просто хотел поскандалить, дать выход боли и злобе. – Да я таких, как ты, и как этот монах…