– Дядя Сева? Всеволод Рафаилович? – выразили свое удивление двое из мужчин, поскольку американец, не зная кассира казино, сохранил невозмутимое выражение лица.
– Здравствуйте, господа, – сказал Всеволод Рафаилович, печально улыбаясь. – Я, видите ли, собственно к вам, уважаемый Станислав Эдуардович. По поводу иконок. Дело, сами понимаете, деликатное… Опять же меня очень убедительно попросили помочь… Настолько убедительно, что я не смог отказать… Хотя должен напомнить, что я филокартист, а не искусствовед, специализирующийся на иконографии. Я предупреждал… Но они, очевидно, решили, что иконы – те же открытки, только исполненные не на картоне, а на дереве. Думаю, плотник подошел бы им больше…
– А насчет микрофончиков вас, дядя Сева, проверили? – полюбопытствовал бдительный бармен, уже успевший пройтись специальным приборчиком по пиджаку едва сдержавшегося Кульчицкого.
– В этом не было необходимости, молодой человек, потому что когда ваши друзья пожаловали ко мне, я принимал душ… Но они пообещали проверить меня потом на детекторе лжи. И это, признаюсь, меня пугает. Оказаться на старости лет лжецом, согласитесь, стыдно…
– Oh! – воскликнул американец. – Если вы скажете правду, вы лжецом ни в коем случае не окажетесь, это исключено!
– Вы так думаете? Хотел бы я иметь хоть немножко вашей наивной веры, молодой человек. Чаще всего лгут, говоря правду…
– Всеволод Рафаилович, – перебил старика Кульчицкий, – время дорого!
– Да-да-да, Станислав Эдуардович, совершенно верно, особенно в моем возрасте. Вдруг что случится, а я, извините, не домывшись… Что ж, давайте взглянем на вашу знаменитую коллекцию. Вы не поверите, как я обрадовался за вас, Станислав Эдуардович, когда прочитал в газете о вашем добровольном даре городу и храму. Видимо, не я один об этом прочитал… Она в чемодане?
– В нем, – угрюмо кивнул Кульчицкий, увлекая старика к чемодану, оставленному им возле девушек.
Чемодан водрузили на соседний стол, Кульчицкий поколдовал над замками и откинул крышку. Каждая икона была бережно завернута в белую тряпицу. Всеволод Рафаилович взял один сверток, развернул, взглянул и восхищенно зацокал языком.
– Одигитрия! Великолепная работа! Яичная темпера, по меньшей мере, шестнадцатый век!
– Нашей эры? – уточнил на всякий случай бармен.
– Вашей, вашей, – успокоил его кассир.
Просмотрев на выбор несколько икон, Всеволод Рафаилович попросил разрешения восстановить дыхание, унять сердцебиение и вообще слегка отвлечься от шедевров человеческого духа. Никто, кроме бармена, не возражал.
– Нет, вы сначала, дядя Сева, скажите: они настоящие или такая же хренотень как в прошлый раз?