Станислав Эдуардович, слегка попривыкнув к смертоносному грохоту (в полной мере свыкнуться с ним даже у солдат удачи редко получается), молил Бога только об одном: чтобы ни генерала, ни Стоху не убило, а если и убило, то не насмерть, иначе кто им с Машей о местопребывании их ребеночка расскажет. За Машу он был почти спокоен, поскольку крепко надеялся, что пулям недостанет прыти добраться до нее сквозь его могучую спину. А впрочем, мысленно озирался, крестился и шептал: Господи, твори волю Твою! И Господь так именно и поступал, творил свою волю, убив обоих не насмерть, но близко к тому. Правда, выяснилось это не раньше чем грохот смолк и оставшиеся в живых и невредимых сосчитали тех, кто в таковых не остался, – трудно сказать почему: то ли не захотели, то ли не смогли… Трупов с обеих сторон оказалось поровну: общим счетом шесть жмуриков. Лежат окровавленные и вполне соответствуют своему состоянию: спокойны, холодны, безучастны и готовы к немедленному употреблению по назначению: морг, опознание, макияж, панихида, похороны, поминки, вечная память. Но это после, сначала живые должны между собой разобраться: кто за что бился и чего в результате достиг? Опять же раненные, без которых, увы, не обходится ни одна баталия, мешают своими стонами, криками, хрипами и прочими проявлениями сугубого эгоизма, каковым издревле все раненные почему-то считают своим долгом страдать. Умные люди давно бы договорились: мы добиваем ваших, вы – наших, и продолжаем крушить друг друга без помех до полной и окончательной. То есть до тех пор, пока одной из враждующих сторон некого станет добивать. Так то умные! Умные в боевых действиях, как правило, не участвуют, они их только планируют в могильной тишине штабных кабинетов. Причем планируют всё, включая большие потери, потому как какими же еще этим потерям и быть, если умные в боях не участвуют?..
– Урус! – кричат одни. – Сэдавайс!
– Татарва поганая! – отвечают другие. – Уёбывайте, пока целы!
Анна Сергеевна истерически хохочет – невидимая, но слышимая прекрасно.
– Как же они уйдут, – заливается старший администратор, – если даже головы поднять боятся?
– Так что же, – возражают ей урусы, – нам из-за этого сдаваться?
– Командир! – вспоминают бойцы о субординации. – А, командир? Чё делать-то? Может, за гранаткой сбегать? Команди-ир!
Молчит командир, кровью истекает, не реагирует.
Татарва поганая меж тем тоже забеспокоилась, тоже о начальстве своем вспомнила.
– Эмиль-ага! – кричит. – Эмиль-ага! – надрывается.
– Ага вашему Эмилю! – злорадствуют враги и как всегда ошибаются, торопят события. Эмилю-аге еще не ага, хотя он уже ни шайтана не слышит, кровью обливается. И однако Эмиль-ага оказался предусмотрительнее Миндиса. Вспомнили чернявенькие, что́ им командир перед боем наказывал. Вот она, родимая, палочка с запалочком, гранатка противотанковая. Всех врагов в радиусе двадцати пяти метров можно с собой на тот свет забрать. Последний довод безрассудства, пробил твой час…