— Хозяева… всякие… коммерческие. Приходят груза… договариваемся… — нехотя бубнят они.
— Договаривался волк с кобылой, да и копыт не осталось. А грузы для города, для мэрии? Тоже с Щеколдиной… договаривались?
— Ну, тогда же власть имелась. Да у ней как было? Распишись вот тут. Дальше — не нашего ума дело.
— А между прочим, она вас… каждого… как бобика стригла. Это же ей наличкой отстегивали. За каждую баржу.
— А ты откуда знаешь?
— Поговорим?
И так каждый час, каждый день.
Правда, опохмеляться Гашиным рассолом приходится.
Но туманчик уже рассеивается. Проясняется интересная картинка поголовного ограбления Сомова.
В общем-то, почти официального, под акты и справки.
Маргарита Федоровна не брезговала ничем.
Толкнула коттеджникам почти четыре километра завезенных для ремонта городских водопроводных труб.
Оказывается, даже асфальт для главной площади был куплен левый, бракованный.
Поэтому прошлым летом его клали под фанфары, а нынче он как лед под ледоколом растрескался.
Шесть раз на дню Ирка Горохова хлюпает по городскому радио про свое: «Как мать… и как жена…» — но я ее уже не слушаю.
Не до этой сучки как-то…
А тут меня спешно по телефону вызывают в горсуд, куда мы с Карловной и чапаем.
В зале судебных заседаний никого, только судья Марь Антонна за своим столом пьет чай с диетическими сухариками. На столе швейная машинка и атласная судейская мантия с черными кружавчиками — судью у нас распирает габаритно, и она сама эту мантию расшивает пошире. Это она сдуру каких-то эликсиров наглоталась, чтобы похудеть. А рвануло наоборот.
А так она вообще-то тетка ничего. Добрая, добрая, а хрен попрыгаешь.
— Марь Антонна, к вам можно? — просовываю я башку в зал.
— У меня технический перерыв.
— А зачем же тогда звали?
— Погоди… Лизавета, что ли? Тогда заходи.
Мы и заходим.
Судья роется в куче бумаг на столе.
— Тут такое дело, Лизавета… Степан Иваныч звонил с мэрии, возмущался. Им эти… бюллетени печатать надо. На кандидатов. А у тебя двойная фамилия… Не то Туманская, не то Басаргина. Бабки путаться будут. Да и твоего благоверного черта лысого дождешься. Плевал он на наши повестки с высокой колокольни. Ни самого, ни адвокатов. Ты хоть про это знаешь?
— Еще бы.
— Так что развели мы тебя еще утречком. По неявке той стороны. Держи бумажки! Можешь не смотреть: подписано и припечатано! С возвращением фамилии. Так что ты у нас опять невинная девушка… Лизавета Юрьевна Басаргина! Поздравлять или как?
— Не знаю. Спасибо вам, Антонна!
— Ну и ладушки. А ты, мать, бледна, бледна, не то что я. Ничего не лопаю, а расползаюсь на все стороны света. Но ничего… Были бы кости, остальное нарастет.