Тут входит грузная пожилая дама-прокурор в неряшливом мундире нараспах. С авоськами в руках.
— Марья! Ты чего тут торчишь? Опять чаи всухую?
— Что такое, Наталия?
— Пошли ко мне обедать. Внуки с области в гости приехали. Я там такой борщок засобачила! У тебя ж перерыв. Давай-давай…
— Что же ты со мной делаешь, подлая твоя душа? А калории? Мне же нельзя…
— Со мной можно… — торопит ее та.
Они уносятся.
Я просматриваю судейские бумаги. Все верно. Я — Басаргина…
Карловна молчит как-то странно.
— Чего мы еще ждем, Лиз?
— Я тут посижу немножко. Что-то как-то не по себе мне. Ждала… ждала… Вот, смотри…
Карловна, надев очки, просматривает документы. А я пошла бродить по залу. Все как всегда тут. Воняет мастикой для скамеек под публику, хлоркой и тем неистребимо потным духом, который всегда остается от скопища людей.
В зоне, в бараке, тоже так было.
Только там еще и баландочкой поддавало. С казенными капустами.
А тут на прутьях мощной клетки-загона для подсудимых уже и зеленая краска облезла. Когда я сидела в этой клетке, ее только что выкрасили. Веселенький был такой цвет, почти луговой…
Я с трудом глотаю ком в горле.
— А меня здесь и судили, Карловна. Именно здесь.
— И вас держали в этой клетке, Лиз?
— В этой, Элга. В этой. А Маргарита Федоровна Щеколдина сидела тогда вон там, на троне судьи и улыбалась. Она тогда еще в мэры не вылезла, тут дела проворачивала. Знала, что я ни в чем, ни в чем не виновна, и — улыбалась…
— Вы ничего не забыли, Лиз?
— Нет.
— Значит, вы имеете намерение… Как это? Зуб за зуб? Глаз за глаз?
— Око за око.
— Пусть так… Вы намерены возвращать долги? Это будет расплата?
— Слишком много на них долгов, Карловна. И не только мне. Я что? Выкрутилась. Ну что ж… Госпожа Станке Элга Карловна… Я свободна… Но и вы с этого исторического мгновения свободны! Абсолютно!
— Вы имеете в виду мой контракт?
— Именно! Вы обязались работать на госпожу Туманскую! А ее больше нет! И никогда не будет! Я — Басаргина! Лизка Басаргина! Так что, если вы пошлете меня к чертовой бабушке, это будет очень логично!
Она молчит долго, изучая бледный маникюр на своих ноготочках.
— Вы меня изгоняете, Лиз?
— Нет.
— Я вам необходима, Лиз?
— Да.
— Вы имеете ко мне хотя бы немножечко симпатии, Лиз?
— Почему — немножечко?
…Я почему-то забыла, как она умеет орать. А она орет:
— Тогда мне глубоко наплевать, под какой фамилией вы существуете! И если вы сейчас заговорите о заработной плате, то я вам просто дам, как выражался господин Чичерюкин, в морду! И… как выражался он же — похромали отсюда!
Мы и хромаем.
Но на улице она почему-то останавливается, злорадно ухмыляется и натыкивает на своем мобильничке номер.