Зюнька здорово смахивал на Илью Муромца с известного полотна. Только без бороды, блондинистого и молодого.
Из надписи явствовало, что передо мной имеет быть «ваш кандидат» в мэры города Сомова. А громадные литеры «Волгу — волжанам!» свидетельствовали о том, что никаких иноземцев и тем более иноверцев Щеколдин З. С. в город Сомов не допустит…
Старички меня почему-то почти испугались, засуетились и рванули рысью вдоль заборов.
С одной стороны, я испытала как бы облегчение. Раз Зюньку толкают в градоначальники, значит, перестанут пропихивать меня.
С другой стороны, это явление меня озадачило — как ни крути, а Зиновий был тоже Щеколдин.
Щеколдин, сын Щеколдиной…
Однако, подумав, я решила, что, используя свое личное влияние на З. С. Щеколдина, пустив в ход все свое личное обаяние, а также памятуя о том, что у нас с Зюнькой как-никак, а общее дите, которое он мне доверил как для выращивания, так и для воспитания, я сумею нацелить Зиновия на честное исполнение гражданского долга, скурвиться ему не дам и вообще буду сама помогать ему в его предприятиях, верно и честно…
Предприятия будут тоже несомненно честными.
Когда я въехала на дедово подворье, Агриппина Ивановна, влезши своими ножищами-тумбочками на табурет, развешивала на веревке бельишко из таза.
— Гаш, — давясь смехом, сказала я ей. — А чего я сейчас видела! Такой плакатище величиной с простыню… Нашего Зюньку — в мэры! Ну совсем обалдели. А где Гришка? Спит еще, что ли?
Гаша пробурчала невнятно:
— Так как раз папаша этот на своем мотоциклете и приезжал… Только что. Забрал его…
— Покатать, что ли? Вообще-то Зюнька Гришуню учит. Для мужика будущего это совсем неплохо. Но не сейчас же… Кандидат!
Гаша наконец обернулась ко мне, и я обмерла.
Лица на ней не было. Просто какая-то дрожащая мелко-серая квашня вместо личика, обильно смоченная слезами. Губищи в кровь искусаны.
— А, елки-ежики! — завопила она отчаянно. — И зачем я эту стирку затеяла? И тебя не было. И не знала я ничего! Не знала! Пока соседка не прибежала… Сказать…
— Что — сказать? Да не молчи ты!
— Ирка в городе. При них она опять. Горохова. С Зиновием. Их уже на базаре видели! Ну теперь выходит и с Гришей. Я этого гада спрашиваю. А он молчит, молчит он. Тварюга бесхребетная. И все мимо смотрит!
Небо на меня рухнуло.
То есть не небо, конечно.
Это земля фуганула с гулом в небеса.
Это ее из-под меня выдернуло.
Велик упал набок, и на траву поползла сметана из бидончика.
— А, черт… Сметана накрылась… Прости… — нелепо сказала я, поднявшись и держась за ступеньку крыльца.
А Гаша орет куда-то: