Дед долго молчит, ковыряя своей палкой затертый коврик.
— Предчувствие, Серега. Вот вроде ничего и не случилось, а уже захрустело что-то… затрещало. Перемена какая-то надвигается. Просрет этот пиар нашего Зиновия: он все высшей математикой занимается, а у нас тут фактически деревенские. Им и таблицы умножения много.
— А собственно, зачем ты ко мне пришел?
— А не упусти ты мне Туманского, когда он сызнова к ней заявится. У меня к нему большие вопросы.
— Так тебя к нему и допустили.
— Меня не допускают… Я сам прихожу…
Максимыч уползает, ткнув палкой в скрипучую дверь. Лыков выволакивает из-под стола четвертинку и доливает в свой квас. И только теперь, когда его никто не слышит, говорит сам себе тоскливо:
— Господи, и когда ты только сдохнешь?
А я не догадываюсь ни о чем еще. Лыков для меня щеколдинский. Значит, гад!
Сим-Сим для меня все еще муж.
Значит, союзник?
А все уже поменялось местами, летит куда-то кувырком к чертовой матери.
Сим-Сима на пути к Москве долбанула жуткая похмелюга. Кузьма добыл для него пивка, скатил «Волгу» к речке, заставил сполоснуться.
Ну и листовочку с моим фейсом сунул.
Для информации.
Так что сидит мой муженек, подсучив штанины и охлаждая белые босые ноги в водах великой русской реки, сидит, сумрачнее самой тоскливой тоски, рассматривает листовочку с моей изувеченной плохой печатью мордой, а Кузьма проветривает салон, распахнув дверцы, выметает веником мусор.
— Изучил? — не без ехидства интересуется Кузьма.
— Я ей покажу — мэрство… От дохлого осла уши она у меня получит!
Мой рвет на кусочки листовку и пускает клочки по воде.
— Почему у тебя?
— Ну если она свихнулась, то у меня-то пока мозги есть! Ты же эту вонючую дыру как рентгеном просветил. Когда мы с этой дикой бабой возились… Щеколдиной… Чей город, Кузя? Кто его крышует?
— Ну они…
— Ну а прокурора этого… Нефедова, кажись, кто внаглую, почти публично утопил?
— Ну они…
— И с концами… Верно? Это только то, что мы с тобой знаем. А кого там в Волге раки еще доедают? Мрак и туман. Ну и куда она лезет? Во что вляпывается? Что они, ей городишко вот так вот, запросто и отдадут? Да ее там по стенкам сто раз еще до выборов размажут, если ее не тормознуть!
— Так она тебя и послушалась.
— А я ее и спрашивать не собираюсь. Выбью ее к чертовой матери из этой дуроты! Выдерну! Пока не тронули. Ну сама о себе не думает, так кто-то подумать обязан?
— Ну ты прямо спаситель, Сеня, и спасатель. А как насчет коленочек?
— Каких коленочек?
— На которых она к тебе опять приползет… рыдая…
— Ну, чтобы Лизавете зарыдать — это сильно постараться надо! Очень сильно! Ничего. Зарыдает!