— Похоже?
— Господи, как подумаю, как он с этой бабой там, на ее швейцарской вилле, кувыркался. Я от ужаса в Москве соплями захлебывалась. Его спасала! А он — там. С этой. Марго! Мадам Монастырская! Потная, рыжая, жирная и с сиськами! Во-о-от… такими! Как тыквы! И зубы… зубы. Она их в стакан на ночь кладет. Точно!
— А ты ее видела?
— Нет…
— Ну ты ненормальная, — смеется Касаткина беззвучно.
— А ты?
Матерь божья!
Я до сих пор проклинаю тот поганый день, когда увидела эту женщину и ее девчонку на набережной!
И зачем я затащила их к себе, в дедов дом?
Все глупость моя несусветная…
Но я ведь даже не догадывалась, что со мной эта чертова жизнь вот-вот еще выкинет…
Хотя уже готовилась для нас с нею бездонная яма, и Фрол Максимович Щеколдин в тот вечер, когда мы трепались в саду, тоже не спал.
Ему было не до сна.
Он высвистел своих отморозков к вагончику своего шиномонтажа на трассе.
Дает им наглядный урок…
Тут в ряд выстроены пять мотоциклов, с яркими шлемами «на рогах», перед которыми покорным строем стоят четверо стриженных наголо полупарней-полуподростков, в камуфле, армейских же шнурованных бахилах, типично-дебильного вида. Они тупо наблюдают за тем, как Максимыч беспощадно метелит своей клюкой серафимовского привратного охранника Чуню. Лицо того уже в крови, он пытается прикрыть голову руками, опускается на колени, поскуливая.
Старик брезгливо бросает перед ним сегодняшнюю гранату.
— Замахиваешься, придурок, так бей всерьез. И когда я прикажу! Ну и чего ты достиг? Она только зубы скалит.
— Я. Я хотел как лучше, дед. Попугать хотел…
— А кто тебе позволил? Я тебя просил об этом, Чугунов?
— Нет.
— Вот именно. Кто тебя от армии отмазал, Чуня?
— Вы.
— Я ведь могу и переиграть. Ты у меня завтра за чеченами бегать будешь… Или они за тобой…
— Не надо.
— Встань! И посмотри на своих придурков.
Чуня поднимается, слизывая кровавую слюну с губы.
— Что видишь?
— Нормальная пятерка.
— Чего они у тебя камуфлу напялили?
— Ну… красиво. Сразу видно, кто есть ху.
— Камуфлу снять… Сколько вам говорить, балбесы, не выделяться. Что вы все как яйца в инкубаторе лысинами светите?
— Ну, это как бы наш знак…
— Я вам дам — знаки! Чтобы мне все в человеческий вид. С волосней. Как все, так и вы. И главное! На моей территории, вот тут, уже лет десять серьезной крови не было. Что вы творите там, куда я вас посылаю, другой разговор. Там вы чужие. Но тут вы для всего населения — свои. И никаких фокусов. Даже ни одна свинья в своем углу, в свою кормушку не гадит…
Щербатый отморозок чешет репу, замечает осторожно:
— Так скучно же.