— Весело будет, когда я скажу. А пока не скажу — лучше меня не удивляйте! Ну а теперь по делу… Днем за этой академической внучкой… присмотреть есть кому. А вот ночь ваша. Если какой-нибудь гость заявится, особенно с московскими номерами, — сразу мне.
— Фрол Максимыч, разреши еще разик обратиться?
— Что? Отстегиваю мало?
— Да нет. Ну чего мы как интеллигенты. Ее сторожить. У меня в гараже ящик бутылок с горючей смесью остался. Помнишь, ты под Кострому в командировку к тому фермеру посылал… Дом у нее тоже деревяшка… сухой. Во будет иллюминация! Пугать так пугать.
Старец в тоске вздымает скорбные очи к небесам:
— Скудеет генофонд в России! Дурак на дураке! От водки, что ли?
— Чего ж сразу — дурак?
— А ты хоть это сообрази: мы же ее на жертвенный костер вознесем! На дровишках, которые ей и подкинем! Она же у нас покруче Джордано Бруно станет! Почти в небесах! В огне и пламенах! Мученица. Униженная и оскорбленная. Не доходит? У нас всегда побеждают обиженные! Ей больше ничего не надо будет, кретин! Сделает она Зюньку! Как бобика! Ни один этот самый сраный пиар не поможет!
А этот самый пиар, то есть Юлий Леонидыч Петровский, в семейных трусах в цветочек лежит в сей час в нашей гостинице, на ковре в генеральском номере, а его Викочка сидит на нем верхом и втирает массажные кремы в его мускулистую подкачанную спинищу.
— Ты чем там недовольна, радость моя? Пыхтишь, как будто я тебя заставляю.
— Что-то не по себе мне, Юлик. Этот мерзкий старикашка. Я думала, пень, он и есть пень… А оказывается, он-то всем здесь и рулит. Все его боятся… Да я его и сама уже боюсь, хотя из него труха сыплется.
— Труху он еще из любого выпустит. Его даже на зонах до сих пор не забывают. Там его и короновали в юные лета. Там он себя из Федора во Фрола переименовал. В память о своем тюремном крестном. А кличка у него — Шило!
— Почему?
— В младые лета служил в чине сержанта в лагере строгого режима… Вертухай, словом…
— Это которые на вышке стоят?
— Вот-вот. Но потом и сам уселся. За помощь и связь с уголовными элементами. Ну а параллельно сапоги тачал комсоставу. Хромовые. Шил, словом, шилом таким. Шило. Простенько, но с намеком…
— Сапожник, значит?
— Этот сапожник из наших с тобой шкур и сегодня такие сапоги сошьет. Своим шилом. Так что ты с ним поосторожнее…
— И ты все это с самого начала знал?!
— У меня свои источники… Но — Захар упросил. Можно сказать слезно.
— А какие могут быть дела у будущего губернатора с этой рухлядью?
— Вот это нас с тобой не касается. Рассматривай все это как партию в шахматы. Мы должны провести в ферзи дебильную пешку. Мы ее проведем! А дальше — гори они все синим огнем!