Звонит один из телефонов, Туманский срывает трубку:
— Да, я! Элга? Вы где, черт бы вас. Что? Что?! Ха! Ага! А я что говорил, Кузя? Приползет! Сама приползет! На коленочках! И приползла!
— Кто? — удивляется Чич.
Минут через двадцать караван из «мерса» и джипа врывается во двор нашего дома на проспекте Мира.
Туманский нервничает.
Но орхидеи по дороге успел прихватить.
Пока они бегут к лифту, шепотом спрашивает:
— Как я, Кузя? Слушай, мне бы постричься надо, а?
— Сойдет.
— Видишь, видишь… Чует кошка, чье мясо съела. А я ведь говорил ей. Говорил. Ни хрена она без Москвы не сможет. Без меня… — ликует Сим-Сим.
Минут через пять он уже не ликует.
Нелепо смотрится наша гостиная без штор на окнах, с ковром, поставленным торчком в углу, без стульев. Двери в другие комнаты распахнуты, на одной из створок висит мужской галстук. На полу в ряд выстроены пар двадцать мужских туфель и ботинок. На голом подоконнике лежат штук шесть новых и ношеных мужских шляп. Элга сидит на круглом столе без скатерти, свесив ножки, и курит.
Кузьма чешет затылок.
— М-да…
— Прости, я не хотела беспокоить твой сон. Когда она мне позвонила, я не имела никакого понимания, что она собирается делать.
Из кухни доносится грохот битой посуды.
— Что это?
— По-моему, юбилейный сервиз Симона.
Сим-Сим входит в гостиную, присаживается на корточки у дверей и закуривает, ломая сигареты:
— Ну и что все это значит, Элга?
— Ей понадобился объективный независимый свидетель, Симон, который бы подтвердил, что ничего из принадлежащих лично вам предметов из этой квартиры она не изъяла. Только лично ее имущество, приобретенное некогда на ее, заработанные в корпорации, средства. Она поимела необходимость составить официальную опись, чтобы вы не имели к ней претензий. Здесь все. Взгляните!
Элга вынимает из кармана исписанный листок.
— Карловна, ну хотя бы вот этого — не надо.
— Почему не надо? Хлебать так хлебать. Читай, Элгочка.
— Лизавета Юрьевна полагает, что эта квартира куплена на ваши суммы и ей не принадлежит. Автомобиль ей подарен коллективом корпорации на день рождения, и она вынуждена считать его своим. Она изъяла только предметы ее одеяния. Прежде она оставила здесь почти все. Предъявила претензии на занавеси и шторы, скатерти, постельное белье. Из мебели только стулья. Она их притащила с какой-то распродажи. Все остальное ваше.
— Очень мне нужно это поганое барахло!
— У вас слишком много шляп, Симон. Это почти неприлично.
— Забери. Для Кузьмы.
— Еще чего? Да я шляпу под расстрелом не напялю. Значит, говоришь, все уволокла? Даже с антресолек? И сама таскала?