Перегнувшись через стол, я взяла его за руку.
— Я желаю правду, Гарет. Какие у тебя планы?
Он взглянул на меня.
— Эсси…
Но продолжения не последовало.
— Ты меня пугаешь.
Гарет что-то достал из кармана брюк и положил на стол руку, зажатую в кулак. Его лицо покраснело, и он стиснул зубы.
— Что это?
Гарет разжал кулак, показав мне смятое белое перо[56].
— Убери его.
— Его привязали к двери черного хода у нас в Издательстве.
— У вас сотни работников. Оно может быть адресовано кому угодно.
— Знаю и не думаю, что оно предназначено мне, но поневоле задумаешься.
Подошла официантка, и Гарет сделал заказ.
— Ты слишком старый, — сказала я.
— Тридцать шесть — это не старый. Ради бога, это лучше, чем двадцать шесть или шестнадцать! Те мальчишки и пожить не успели.
Я едва дышала, пока официантка ставила на стол чайник с чашками. Как только она ушла, я сказала:
— Ты говоришь так, как будто хочешь на войну.
— На войну хотят только молодые и глупые, Эсси. Нет, я на войну не хочу.
— Но ты думаешь об этом.
— Об этом невозможно не думать.
— Лучше обо мне подумай.
В своем голосе я услышала детское отчаяние и мольбу. Я не просила его ни о чем подобном раньше и гасила любые проявления эмоций, которые могли привести к чему-то большему, чем к дружбе.
— Ох, Эсси. Я никогда не прекращаю думать о тебе.
Официантка принесла бутерброды, и наш с Гаретом разговор оборвался. Ни он, ни я не решились начать его заново, и минут пятнадцать мы ели молча.
После обеда мы прогуливались вдоль ручья Касл-Милл. Берега были усыпаны подснежниками, показывая зиме ее бессилие.
— У меня есть для тебя слово, — сказал Гарет. — Оно уже записано в Словаре, но не с таким значением. Решил дополнить твою коллекцию.
Гарет вытащил из кармана листочек, белоснежный квадратик, скорее всего вырезанный из того огромного листа бумаги, который используют в типографии. Он прочитал про себя написанное, и я на мгновение подумала, что он передумает и оставит листочек себе.
Мы увидели скамейку и решили присесть.
— Я однажды набирал шрифт для этого слова, но давно, — Гарет все еще держал листочек в руках. — У него много значений, но то, как его произнесла та женщина, заставило меня думать, что в Словаре есть упущение.
— Что за женщина? — спросила я, заранее зная ответ.
— Одна мать.
— Какое это слово?
— Потеря, — ответил Гарет.
Это слово не сходило со страниц газет. С начала войны мы получили по почте столько цитат для слова потеря, что листочков набралось уже, наверное, на целый том. «Таймс оф Лондон» публиковала списки раненых и убитых, а после битвы при Ипре ими были заполнены все страницы. Среди погибших было много оксфордцев, работников Издательства. Парни из Иерихона, которых Гарет знал с детства.