На листке было написано слово на букву B: brown[11]. Простое и скучное слово, на мой взгляд. Не потерянное, не брошенное, а просто избыточное. Скорее всего, папа написал Дитте о том, что я украла листочек из Скриптория. Тетино слово я положила в карман.
В школе я целый день думала о нем. Мои пальцы то и дело касались листочка, и мне бы хотелось, чтобы оно было более значимым, но выбросить я его не могла. Дитте назвала его избыточным. Наверное, мне нужно добавить его в список требований к листочкам для сундука, который придумала Лиззи.
После обеда я пришла в Саннисайд и сразу отправилась в ее комнату. Лиззи там не было, но она разрешала мне приходить туда в любое время. Я вытащила сундук из-под кровати и подняла крышку.
Лиззи вошла в комнату как раз в тот миг, когда я доставала листочек из кармана.
— Это подарок Дитте, — сразу объяснила я, чтобы она не хмурилась. — Тетя прислала мне его ко дню рождения.
Хмуриться Лиззи перестала, но потом она что-то увидела, и ее лицо застыло. Она смотрела на кривые буквы на внутренней стороне крышки сундука. Я вспомнила, с какой злостью царапала их — слепой и эгоистичной. Когда я повернулась к Лиззи, по ее щеке текла слеза.
Я чувствовала, как у меня в груди надувался шар, сдавливая внутренние органы, нужные для того, чтобы дышать и говорить. «Прости, прости, прости», — хотелось мне закричать, но я не могла издать ни звука. Лиззи подошла к столику и взяла булавку.
— Почему? — спросила она.
Тишина. Я не нашла слова, которые имели бы смысл.
— Что тут хоть написано? — спросила она. В ее голосе смешались гнев и разочарование. Я надеялась, что гнев победит, что меня отругают за ужасный поступок и после бури наступит штиль.
— «Словарь потерянных слов», — пролепетала я, не отрывая глаз от гвоздя в половице.
— «Словарь украденных слов» больше подходит.
Я подняла голову. Лиззи смотрела на булавку так, как будто в ней было что-то, чего она раньше не замечала. Нижняя губа у нее дрожала, как у младенца перед плачем. Когда мы встретились глазами, ее лицо сникло. Такой же взгляд был у папы в тот день, когда он поймал меня с поличным. Такой взгляд, как будто она узнала обо мне что-то неприятное. Значит, победил не гнев, а разочарование.
— Это всего лишь слова, Эсме.
Лиззи подняла меня с пола и усадила на кровать рядом с собой. Я сидела как каменная.
— Эта фотография — все, что у меня осталось от матушки, — сказала Лиззи. — Она на ней не улыбается, и я думаю, что ее жизнь всегда была тяжелой, даже до того, как появились мы, ее дети. Но потом ты нашла булавку, — она покрутила ее, и разноцветные бусинки слились вместе. — Я почти ничего не знаю о маме, но это украшение помогает мне представлять ее счастливой и знать, что в ее жизни было что-то красивое.