Я покачала головой. Билл играл с моими пальцами, и я не убирала руку.
— Чувствуешь прикосновения? — спросил он, поглаживая рубцы на коже.
— Да, но не сильно, как будто ты прикасаешься ко мне через перчатку.
Что за нелепое объяснение! Его прикосновение было как шепот в ухо, когда дыхание растекается по всему телу и бросает в дрожь.
— Тебе больно?
— Нет, нисколько.
— Как это произошло?
В детстве подобный вопрос вызывал у меня спазмы в груди из-за эмоций, я ничего не могла объяснить, но сейчас рука Билла лежала на моей, и мне нравилась ее теплота.
— Из-за листочка… — начала я.
— Со словом?
— Оно показалось мне важным.
Билл внимательно слушал.
* * *
Время в Скриптории то бежало, то замедлялось, в зависимости от моего настроения. После знакомства с Тильдой и Биллом я стала замечать, что посматриваю на часы гораздо чаще.
Уже несколько недель пьеса «Много шума из ничего» собирала полный зал. Я уже побывала на трех субботних дневных спектаклях и один раз ходила с папой на вечернее представление. Сегодня стрелки часов, казалось, застряли на половине четвертого, и я все еще сидела за своим столом.
Доктор Мюррей вернулся с совещания с Редколлегией и, получив там нагоняй, вот уже полчаса устраивал головомойку своим помощникам.
— Три года возимся с буквой М и теперь застряли на mesnalty! — орал он.
Я попыталась вспомнить, что значит mesnalty: какой-то юридический термин, в чем мы с папой были не сильны. Но корень слова — mesne, и он напоминал mense, что означало щедрый, добрый, тактичный. Я знала, что папа потратил больше времени, чем обычно, на проверку цитат к этому слову и на составление определения, но доктор Мюррей в итоге почти все перечеркнул. Я посмотрела на папу и по его виду поняла, что ему не жаль ни одной потраченной минуты на это дивное слово.
Когда головомойка закончилась, Скрипторий надолго погрузился в тишину. Часы показывали четыре. Доктор Мюррей сидел за своим столом и усердно вычитывал гранки. Помощники в полном молчании склонили головы над работой. Никто не решался уйти домой.
Когда пробило пять, все дружно повернули головы в сторону доктора Мюррея, но тот не двинулся с места, и работа продолжилась. В половине шестого головы снова синхронно повернулись, как во время занятий по хореографии. У меня нечаянно вырвался смешок, и папа строго посмотрел на меня. «Сиди тише мыши», — говорил его взгляд. Доктор Мюррей все еще работал, держа наготове карандаш, чтобы вычеркивать и исправлять.
В шесть часов вечера он вложил гранки в конверт и поднялся. Подойдя к двери Скриптория, он оставил конверт в лотке, из которого утром его заберут и отправят в Издательство. Доктор Мюррей оглянулся на сортировочный стол, где головы семерых помощников по-прежнему были склонены над работой и только их карандаши застыли в надежде на скорейшее освобождение.