К началу 1970-х годов возникла некая непроницаемая металитература, литература о литературе о литературе, включающая те черты, которые я упомянул, и о которой было ясно только то, на чьей стороне она была. Если с политической позицией все было в порядке, то туманность языка не считалась недостатком. Напротив, в этих условиях неясность могла быть прочитана как доказательство слишком большой глубины и оригинальности, чтобы они могли найти выражение в обычных словах. Таким образом, непонятность служила для обоснования политики, для того, чтобы показать, что бросать камни в полицейских – это следствие практического силлогизма, обладающего высшим интеллектуальным авторитетом в каждом звене.
В известной книге «Интеллектуальные уловки» Ален Сокал и Жан Брикмон подвергают критике мнимую компетентность Делёза, Гваттари, Бодрийяра, Лакана и многих других [Bricmont, Sokal, 1997; Сокал, Брикмон, 2002]. Их аргументы могут вас не убедить, как и Mensonge Малькольма Брэдбери – блестящая сатира на постмодернистский литературный стиль [Bradbury, 1987]. Но я сам готов критиковать Сокала и Брикмона. Не за то, что они несправедливы по отношению к своим мишеням. По моему мнению, они делают невозможное, пытаясь найти смысл в отрывках, которые атакуют. Не за то, что они не понимают, что в нескольких квадратных километрах вокруг улицы Муфтар вполне приемлемо относиться к науке как к jouissance[98]. В действительности я критикую их за то, что они упускают из виду политическую значимость постмодернистской металитературы. Сами они определяют себя как левых, что, конечно же, необходимо, если они надеются хоть как-нибудь повлиять на тех, кто склонен поддаться стадному чувству и примкнуть к авторам постмодернистской бессмыслицы. Но у них не получается показать, а возможно, они и сами не понимают, что в том, что они критикуют, и есть сама суть левачества[99].
Кипящий поток бессмыслицы течет меж защищенных стен, на которых вырезаны несмываемые сообщения. В них говорится, что мир находится в руках капиталистического Другого и ожидает великого События освобождения – революции, которая будет призвана новой, заклинательной литературой. Не имеет значения, из какого источника берутся эти заклинания: из топологии, квантовой механики, теории множеств. Сгодится все, пока служит для устрашения врага. Этот враг – сомневающийся, колеблющийся, не признающий то, что должен, а именно что призыв к действию уже звучит.
Это, на мой взгляд, имеет место в отрывках наподобие следующего:
[Речь-заменитель] руководит распределением примечательных точек в Идее; решает, каким способом должен быть продолжен ряд от особой точки к регулярным точкам, вплоть до другой особой точки, и какой именно; она определяет, являются ли полученные в Идее ряды сходящимися или расходящимися (таким образом, есть обычные особенности, соответствующие схождимости рядов, и примечательные особенности, соответствующие их расхождению). Оба способа речи-заменителя, входящие одновременно в определение условий задачи и соответствующий генезис случаев решения, являются, с одной стороны,