, которое, однако,
не есть истина; это именно ее бытие» [Ibid., p. 355]. Нонсемы и матемы следуют друг за другом в разрозненной и бессвязной мешанине. Им не хватает валентности, которая в аргументации, имеющей целью поиск истины, связывает одно предложение с другим или в обоснованном доказательстве – одну формулу с другой. Они могут накапливаться до бесконечности, не достигая конечной цели или так и не раскрывая своего смысла. У Бадью они служат выводам, которые бросаются перед читателем как козырь в карточной игре, обычно вместе с таким словом, как «точно» или «именно», сигнализирующим сомневающимся, что их игра окончена.
Стиль Бадью не является чем-то исключительным. С момента возникновения философии досократиков тема бытия порождала нескончаемое многообразие непостижимых текстов, которые восхищают, не имея при этом очевидного смысла. Единое Парменида, сущее (бытие) как таковое Аристотеля и Фомы Аквинского, этость (haecceitas) Дунса Скота, естьность (Istigkeit) Якоба Бёме, бытие и становление Гегеля вплоть до бытия-к-смерти и вперед-себя-бытия Хайдеггера – все это окружено загадкой, и это та же самая тайна, которой окутана идея Бога. Развеял ли Кант эти чары, когда показал, что существование не является предикатом, и завершил ли Фреге его работу теорией квантора существования? Мы никогда этого не узнаем. После каждой победы тучи сгущаются вновь, а моменты просветления коротки, ослепляя глаза, привыкшие к темноте. И поэтому мы не должны обвинять Бадью в нагнетании туч из матем и нонсем, когда мемов и грез и так в избытке. Однако замысел Бадью относится не к Бытию, а к Событию – другому слову, вынесенному в название его труда. Философская истина, как он представляет себе ее, относится не к Бытию. Она сконцентрирована в Событии, и именно с помощью теории События Бадью пытается спасти революционное сознание, которым и занята его мысль в первую очередь.
Идея такова. Среди всей множественности, которая нас окружает и в которую мы включены, мы сталкиваемся с особыми случаями. Они являются источником «истины» для нас, и впоследствии мы «вычитаем» их из потока обыденных знаний. Когда мы воспринимаем эти вещи и остаемся верными им, несмотря на все противодействие и разочарования, то становимся частью «процесса истины». Последний – это одно из тех явлений, которым Бадью присваивает почетное звание «События». Это прерывание потока вещей, сингулярность, которая отбрасывает старую концепцию того, что возможно, поскольку в буквальном смысле неосуществимо на языке наличной ситуации.