Образцом такого случая, по Бадью, становится революция, например Французская революция 1789 г. Революции, как полагает Бадью, создают собственные «истины», частью которых являются. Они существуют, только если осознают себя как таковые. С помощью одной или двух матем это оборачивается утверждением, что революция – это множество, одним из элементов которого она сама и является [Badiou, 1988, p. 208, 212]. А это запрещается аксиомой фундирования – аксиомой, введенной в теорию множеств Цермело – Френкеля именно для того, чтобы избежать расселовского парадокса самовключенности. Другими словами, революции изгоняются «языком ситуации», господствующими формами «знания» (savoirs)[130]. С осуществлением события ситуация «ввергается в свою пустоту», утверждает Бадью [Badiou, 1988, p. 212]. «Процесс истины» вмешивается, чтобы создать новое состояние, которое неименуемо, поскольку идет вразрез со всем существующим знанием. Это «генерический» процесс, направленный на сборку сингулярностей без сведения к общей классификации. Революцией намечается бесклассовое множество. Из такого генерического процесса вынуждения возникает «множественное бытие истины».
Все это – смесь бьющего через край фантазирования, политического воодушевления и псевдоматематики. Но с ее помощью Бадью излагает свою общую теорию События. Про последнее думают, что оно невозможно до тех пор, пока оно не произойдет. Но затем Событие требует абсолютной верности инициируемому им «процессу истины», прокладывающему путь в будущее. Бадью использует слово «истина», как его употреблял Иисус, когда сказал: «Я есмь путь и истина (hē alētheia) и жизнь» (Ин. 14:6). Речь идет не о семантическом принципе соответствия слов фактам, а о возвышенной идее веры в общее дело или способ бытия и верности им. Таковы хайдеггеровская «подлинность» или сартровская bonne foi. Каким-то образом «процесс истины» становится способом спасения для той личности, которая связывает себя с ним, равно как и брешью, через которую будущее просачивается в настоящее.
В этом месте появляется другой лаканизм. Лакан избавляется от существительного «субъект». Вместо него он предлагает глагол. Через процесс «субъективации» я могу начать эк-зистировать (ex-sist), иными словами, существовать объективно, как самосознающая личность. Этот способ выражения старого гегельянского концепта «отчуждение» (Entäusserung) оказал на Бадью существенное влияние. Субъективация становится «интервенцией», посредством которой возникает Событие. Бадью представляет эту идею, давая ей псевдоопределение: «Я называю “субъективацией” появление оператора, вызванное интервенцией наделения именем (