Такие заявления никоим образом не следует путать с важной идеей Гегеля о взаимозависимости «я» и другого в развертывании человеческого сообщества. Ибо в своей аргументации Гегель исходит из априорных шагов, справедливость которых вытекает не из наблюдения, а из логики наших понятий. Он говорит нам, что значит быть человеком среди других людей, но оставляет пространство для различий между ними. Не так у Лакана и Жижека, чьи суждения, по всей видимости, не могут быть верными априори, но при этом никогда не сопровождаются доказательствами, способными подкрепить их. Нам говорят, что мы населяем этот мир вместе с «маленькими другими» и делаем это посредством фантазии. Но не приводят ни доказательств этого утверждения, ни, тем более, ясного объяснения того, что это значит.
Так что же такое фантазия? Она имеет отношение к ключевому понятию лакановского анализа, которое незаметно вошло во французскую литературную теорию и стало играть господствующую роль под влиянием Ролана Барта. Речь идет о jouissance – лакановском субституте фрейдовского «принципа удовольствия». Фантазии входят в нашу жизнь и остаются в ней потому, что приносят наслаждение, и они проявляются в симптомах, этих внешне иррациональных элементах поведения, с помощью которых психика защищает отвоеванную территорию наслаждения от угрожающих реалий внешнего мира – от недружелюбной сферы Реального. Этой мыслью вдохновлено любопытное дополнение к идее Фрейда о Сверх-Я, выраженное на языке, сближающем Канта и маркиза де Сада:
Лакан неоднократно подчеркивал, что за кантовским моральным императивом скрывается непристойное предписание Сверх-Я – «наслаждайся!». Голос Другого, призывающего нас следовать нашему долгу ради самого долга – это травматический призыв к недостижимому наслаждению, призыв, который нарушает гомеостаз, задаваемый принципом удовольствия и вытекающим из него принципом реальности. Вот почему Лакан сравнивал Канта с Садом: «Kant avec Sade» [Žižek, 1989, p. 81; Жижек, 1999, с. 86].
Жижек заехал на машине абсурда так далеко, что смог поставить знак равенства между Кантом и де Садом. И, отбросив тем самым в качестве своего рода цинизма мораль Просвещения, при помощи которой западное общество пыталось фундировать себя на протяжении двух столетий, Жижек предлагает новую теорию идеологии, которая представляет собой обновленную версию марксистской критики капитализма.
В классическом марксистском анализе идеология понимается функционалистски. Это система иллюзий, посредством которых власть добивается легитимности. Марксизм ставит идеологии научный диагноз, сводя ее к симптому и показывая, что