Арселия дышала глубоко и спокойно, обнимая ребенка двумя руками. Даже в таком скудном свете было видно, как она побледнела, губы ее казались бесцветными, под глазами залегли тени. Она выглядела измученной, безмерно уставшей, несчастной, и виноват в этом был он, регент империи, безмозглый и самонадеянный северянин!
Ведь знал же, что мальчика надо охранять днем и ночью, был уверен, что на него будут охотиться. Поименно мог назвать тех, кто обладает достаточной дерзостью, чтобы осмелиться поднять руку на ребенка. Проверял отчеты людей, следящих за каждым членом совета днем и ночью. Своими глазами видел подземные туннели и тайные ходы, предполагал, что и во дворце могут быть такие же.
И все равно чуть не потерял Адиля. Едва не лишился Арселии, прекрасной и нежной лилии пустыни. Своей Ари.
Вот она, всего в пяти шагах, спит в его постели, руку протяни — почувствуешь тепло дыхания. Дня не прошло с того момента, как она светилась от счастья и надежды. Сколько огня и страсти было в ее танце, сколько тепла во взгляде! Ведь не померещилось же ему в самом деле: она смотрела на него — на него единственного! — среди сотен людей.
У Ульфа зубы свело от злости на самого себя, от осознания того, с какой легкостью он разрушил магию минувшего дня, как сперва оскорбил эту удивительную женщину недоверием и ревностью, а после едва не стал причиной ее смерти.
Ари бросила ему в лицо страшные обвинения. Обманщик. Лжец. Не защитил тогда, когда она так в этом нуждалась. И она права, тысячу раз права… Напыщенный дурак. Болван. Посчитал, что ему позволено проявить чувства, подтолкнул врагов к действиям. Да ему самое место в каком-нибудь всеми забытом гарнизоне, а не тут, на вершине власти.
Вспомнит ли она о сказанном наутро? Захочет ли взглянуть на него, одарит ли словом? Или молча уйдет, обойдя, как грязную лужу, как никчемного, презренного человека?
Это все одна долгая, чудовищная ошибка. Надо было с самого начала покинуть это прогнившее место. Уехать. Бросить империю, пусть бы эти голодные псы перегрызлись насмерть. Но кто же знал, что северный волк, известный своей рассудительностью, окажется привязан не к столице, трону и колоссальной власти, а вот к этой хрупкой, ранимой женщине и ее сыну.
Знать бы наперед, как дело обернется, забрал бы их обоих и увез в горы, в высокий и прекрасный Кинна-Тиате, спрятал за неприступными белыми стенами, подарил бы покой и счастье. Знать бы, знать… Что толку теперь рассуждать о несбыточном?
Усталость постепенно брала свое. Тишина давила, дурманила сознание, лишала воли, затягивая в липкие объятия тревожного сна. До рассвета оставалось совсем немного. Можно было отдохнуть. Нужно было отдохнуть, чтобы иметь завтра силы жить и продолжать бороться. За себя. За Ари. И за свое право быть счастливыми.