— Хорошая она женщина! — закончил свое повествование Шматов.
— Кто?
— Как кто? — искренне удивился парень. — Гедвига Генриховна, конечно, жена твоя! Даром, что из образованных, а добрая и обходительная.
— Феденька, — даже остановился Дмитрий, от пришедшей ему в голову мысли. — A кому ты еще про мое семейное положение рассказал?
— Чаво? — перепросил денщик, не осознавший, о чем именно спрашивает его товарищ.
— Я говорю, — терпеливо продолжал прапорщик вкрадчивым голосом. — Кому ты, конь педальный, говорил, что мы с Гесей сожительствуем?
— Дык никому вроде бы…
— А точнее?
— Барышня Штиглицова интересовались, — вынужден был признаться парень.
— Так-с! А вот с этого места поподробнее. Говори конкретно, что ты ей наплел?
— Ничего я ей не наплел. Я все по совести рассказал, что живете с Гедвигой Генриховной ровно муж и жена! — возмущенно отвечал Шматов, потом немного подумал и добавил: — Хоть и не венчаны…
— Понятно.
— Чего тебе понятно, Граф? — обиженно забубнил Федор. — Гедвига Генриховна она хорошая, любит тебя опять же. Ждет. Хозяйство у вас, мастерские. Вернешься, обвенчаетесь и будете жить как люди. Там, глядишь, и детишки пойдут…
— А ты, значит, в крестные метишь? — хмыкнул прапорщик.
— А чего? Позовете, так и не откажусь!
— Вот только на хрена ты все это баронессе натрепал?
— А чего она на тебя смотрит, будто голодный на кусок сала! Нет, она тоже барышня добрая и приданое за ей справное дадут, только не пара она тебе.
— А не пошли бы вы все! — задумчиво заметил Будищев, которому только что доктор Щербак сказал почти то же самое.
В самом деле, какого черта все, кому не лень, лезут в его личную жизнь? Тут может убьют завтра… С другой стороны, его действительно ждет в Петербурге Геся, с которой они через многое прошли. Войну, гибель друзей, долгую разлуку. Разборки с террористами. Он попытался вызвать в памяти ее образ, но почему-то не получалось. В памяти мелькали модные наряды, шляпки с вуалями и без, но вместо лица возникало почему-то мутное пятно. Потом в воображении появился госпиталь в Болгарии, где она служила. Там лечились после ранения Федька и Алексей Лиховцев, да и ему пришлось поваляться после одного дела… Вот она принесла ему собственноручно сшитую форму. На ней строгое коричневое платье, когда-то ослепительно белый, а ставший потом почти серым от бесконечных стирок передник, косынка с красным крестом и лицо… Люсии Штиглиц.
— Тьфу ты, мать твою через коромысло! — замысловато выругался Дмитрий.
— Чаво? — опасливо поинтересовался Шматов.
— Да так, мысли дурные в голову лезут!