— Добрый день, Владимир Андреевич, — поприветствовал его непонятно откуда взявшийся Будищев.
— Добрый, Дмитрий Николаевич, — устало отозвался врач. — Вы к нам какими судьбами?
— Да вот, зашел моего обормота проведать.
— Кого, простите? Ах, вы, верно, про денщика. Шматов кажется?
— Да-да, про него родимого. Как он?
— Как сказать. Раны все еще нехороши, но уже заживают.
— Да разве же это раны? Так, царапины.
— Если бы сразу обработали, были бы царапины. Удивляюсь вам, Будищев. Вы вроде бы человек неглупый и нельзя сказать, чтобы безграмотный. Неужели у вас не нашлось никакого антисептика?
— Нашлось, — пожал плечами кондуктор. — Спирт.
— И что же вам помешало?
— Ничего не помешало. Взял и вылакал, подлец.
— Выпил, что ли?
— Ага. Решил изнутри обработать.
— Понятно. Что тут скажешь, бывает. Ладно, парень он у вас, слава богу, здоровый, крепкий, но на будущее заведите что-то более действенное и менее пригодное к употреблению внутрь. Да хоть настойку йода!
— Вы полагаете, если бы он выпил йод, было бы лучше? — ухмыльнулся Дмитрий.
— А что, мог?
— Да как два пальца об… об песок.
— Однако! Ну что же поделаешь в таком случае. Будем лечить, тем более, что мадемуазель Штиглиц окружила вашего денщика такой заботой, что лучшего и желать нельзя.
— Вот как?
— Говоря по чести, я поначалу и сам удивился. Но потом Люсия Александровна поведала мне о его поведении во время крушения поезда и прочих обстоятельствах, так что…
— Ладно, доктор, если вы не против, я проведаю этого засранца, да побегу дальше. Дел невпроворот.
— Вы поэтому такой нарядный? — иронически изогнул бровь Студитский.
— Что, нравится? — улыбнулся в ответ Будищев, одетый, против обыкновения, в тщательно вычищенный мундир и сапоги, а чехол на кепи просто пугал своей первозданной белизной.
— Очень! Если бы мы не ожидали приезда Михаила Дмитриевича, я бы подумал, что вы собрались свататься к одной из моих подопечных.
— Божесбавь! — засмеялся в ответ Дмитрий и пошел к знакомой кибитке.
Внутри импровизированной больничной палаты было чисто и по утреннему времени почти прохладно. Немного похудевший Шматов лежал на деревянной кровати, накрытый вместо одеяла простыней. Завидев товарища, он широко распахнул глаза, и сделал попытку приподняться, но тот его остановил.
— Ну как ты?
— Живой покуда, — с постным видом отозвался Федор.
— И кто тебе виноват?
— Простите, Митрий Николаевич. Видать, наказал меня бог за грехи. Верите ли, спасу нет, как захотелось этого самого, как его… антистрессу, вот.
— Тьфу, блин! Тебе что, кто-то запрещал? Промыл бы раны, а после того лакай во все три горла пока обратно не польется…