Нэнни, ее костюмерша и экономка, молча стояла рядом, держа ее платье. Когда Мэгги обернулась, наряд уже ждал ее. Она повязала на голову шифоновый шарф, и Нэнни умелым движением набросила на нее платье, не коснувшись одеждой головы.
Ожил громкоговоритель.
— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста, — произнес он.
— Спасибо, Нэнни, — сказала Мэгги. — Отлично.
Она поцеловала потрепанный комок меха с кошачьей головой.
— Будь здорова, Томасина, — сказала она и поставила игрушку к зеркалу.
Стук в дверь.
— Можно войти?
— Дугал! Да.
Он вошел и положил на туалетный столик бархатную коробочку.
— Это принадлежало моей бабушке, — сказал он. — Она была горной шотландкой. Благослови тебя бог.
Он поцеловал ей руку и перекрестил ее.
— Спасибо тебе, дорогой. Спасибо.
Но он уже ушел.
Она открыла коробочку. В ней лежала брошь — переплетенные золотые листья с цветком чертополоха из полудрагоценных камней.
— Это к добру, я уверена, — сказала она. — Я прикреплю ее к меху на накидке. Нэнни, помоги, пожалуйста.
Через минуту она была полностью одета и готова.
Три ведьмы стояли вместе перед зеркалом, Рэнги в середине. У него было лицо черепа, но на темном лице блестели веки. На шее висел льняной шнурок с нефритовым тики[122]. Блонди была загримирована под ярко накрашенную уродину с красными пятнами на щеках и огромным алым ртом. У Венди была борода. Руки у всех были похожи на клешни.
— Если я продолжу на себя смотреть, то сам испугаюсь, — сказал Рэнги.
— Пятнадцать минут. Пятнадцать минут, пожалуйста.
Гастон Сирс одевался в одиночестве. Его общество доставило бы другим актерам большое неудобство: он все время пел, бормотал что-то, произносил отрывки древних поэм и постоянно выходил в туалет. Поэтому он занял крошечную гримерную, которая больше никому не понравилась, но ему, кажется, приглянулась.
Когда Перегрин заглянул к нему, он нашел его в веселом расположении духа.
— Поздравляю вас, мой дорогой, — воскликнул он. — Вы, несомненно, додумались до правильной интерпретации таинственного Сейтона.
Перегрин пожал ему руку.
— Мне нельзя желать вам удачи, — сказал он.
— А почему нет, мой чувствительный мальчик? Мы желаем друг другу удачи. A la bonne heure[123].
Перегрин поспешил в гримерную Нины Гэйторн.
Ее туалетный столик был завален совершенно несовместимыми друг с другом предметами, каждый из которых она, должно быть ласково целовала. На почетном месте стоял гипсовый Генезий, святой покровитель актеров. Рядом лежали предметы, призванные защищать от колдовства, и руны. Гримерную с Ниной делила актриса, игравшая придворную даму, и ей очень не повезло с соседкой. Мало того, что Нина заняла три четверти рабочей поверхности разными защитными амулетами; большую часть времени она еще бормотала предохраняющие от зла заговоры и молитвы. Занималась она этим украдкой, одним глазом испуганно следя за дверью. Каждый раз, когда в дверь кто-то стучал, она вскакивала и набрасывала на свою священную коллекцию полотенце. Затем она вставала спиной к столику, небрежно опершись на него руками, и принималась неубедительно смеяться.