Средний подождал, пока поезд прогрохочет мимо и, как учили, бегом припустил к ближайшему строению с окошечком, около которого толпился народ. Рубль шестьдесят семь у него заранее были отложены в левый карман брюк. Подбежав к окошечку, над которым, как маяк в ночи, горела лампочка-сотка, он громко сообщил:
– Мне без сдачи, у меня автобус уходит на рудник! – и сунул деньги внутрь. – Мне до рудника!
– У всех, у всех без сдачи! – заворчали в очереди мужики, но беззлобно, с пониманием.
Средний был человеком не наглым и никогда бы не полез без очереди, если б не нужда, а потому был благодарен народу, что его не вытаскивают за шиворот и не матерят.
– Как раз до рудника! – произнёс грубый женский голос в окошке и пухлая рука, вся в золоте, протянула ему стакан, на две трети наполненный вонючей водкой.
– Так это что, не касса? – растерялся Средний, беря стакан.
В очереди до кого-то дошло. Заржали.
– Да касса-то вон! Чуть подальше, вниз.
Среднему тоже стало смешно, но смеяться было некогда. Хапнув «Андроповки», недопив, поперхнувшись, он поставил стакан на стойку и побежал по глубоко протоптанной тропинке в кассу, отплёвываясь и вытирая слезу. Сзади кто-то декламировал:
– А теперь помчался в кассу покупать бутылку с квасом.
На автобус он всё же успел. Народу в ПАЗике было немного. Он сел у окошка, поставил в ногах сумку и сунул руки в карманы. Вскоре автобус тронулся, водитель выключил в салоне свет, включил фары, и началась езда, которую Средний любил больше всего. За окном была абсолютная тьма, двигатель мелодично шумел, автобус потряхивало на ухабах. Всё это вместе плюс предвкушение праздника навевало уют в душе и сон. От водки стало совсем тепло, и он задремал, просыпаясь на кочках и вновь засыпая на ровной дороге. Часа через полтора автобус остановился. Средний глянул в окно. Уже светало. За окном стеной стояли горы, покрытые густо заснеженным кедрачом. Автобус продолжал стоять, пассажиры вертели головами. Потом некто нетерпеливый в дублёнке, норковой формовке и с портфелем недовольным фальцетом, тоном председателя партсобрания, как бы выражая общее недовольство, выкрикнул:
– Товарищ водитель, а почему мы стоим?
– Дорогу замело. Разгребут – поедем, – устало, без эмоций, с небольшим акцентом ответил шофёр и выключил двигатель.
Стало тихо.
– Что значит – замело? И когда разгребут? Может, тут до весны стоять прикажете? – возмущалась дублёнка, призывая в сочувствующие соседа, но тот, небритый мужик в валенках и телогрейке, не обращая внимания на страдающего, встал и подошёл к водителю: