Тетрадь в десять листов (Кипиани) - страница 16

В день, когда боржомский поезд, переполненный пионерами, участниками туристического похода, стоял на Тбилисском вокзале и готовился к отправке, я и Буба сидели на скамейке городского парка и с любопытством разглядывали плавающих на пруду лебедей.

— Хочешь, пойдем постреляем в тире? — предложил Буба. — Ты умеешь стрелять?

Я пошла за ним. Немного погодя Буба спросил:

— Мито и Этери едут?

— Да!

— А ты почему осталась, ты ведь давно завоевала это право!

— Да, завоевала. Моя стенгазета оказалась лучшей.

— Так в чем же дело?

— Не знаю, не поехала, — растерялась я, покраснела и отвернулась от Бубы.

— А Бакури знает, что?..

— Нет, ничего не знает, только немножко удивлен победой.

— Очень хорошо, что не знает.

— Но, может быть, Мито расскажет ему по дороге!

— Не расскажет, обещал не болтать, — возразил Буба и вошел в тир, но вдруг остановился на пороге и стал прислушиваться.

Со станции донесся протяжный гудок электровоза.

Екатерина Ивановна притянула к себе следующую тетрадь. «Хорошо, очень хорошо», — почти вслух подумала она. Видимо, это была оценка поступку Бубы, о котором учительница узнала сегодня благодаря сочинению Мзии.

Отар Горгодзе

VII класс „А“

ДЕДУШКА ЛУКА

Летние каникулы я всегда провожу в деревне отца. Там отдыхал я и в этом году и, как прежде, вместе с деревенскими ребятами ходил на речку купаться. Выбравшись из студеной воды, продрогшие, мы долго бегали и кувыркались, потом бросались на песок и, вывалявшись в нем, обсыхали на солнце, словно чурчхелы[1]. С утра угоняли вместе с пастухами скот в горы, соревновались, кто сытнее накормит свою корову и кто больше соберет хворосту. А то выбирали сухие ветки и долго терли одну о другую, пытаясь, как наши предки, добыть огонь трением. Как и прежде, шумно играли в лапту. По вечерам ходили в клуб и нередко возвращались домой под проливным дождем, промокшие, босые, неся обувь в руках.

Нынешним летом деревня была такой же, но прежней радости она мне не доставляла. Причиной этому был мой любимый дедушка Лука.

Еще прошлой осенью, когда до начала занятий в школе оставалось не больше недели и отец уже собирался отвезти меня обратно в Тбилиси, дедушка простудился и слег. Он надеялся скоро встать на ноги, но недуг, свалив однажды старика, приковал его к постели.

Дед прохворал всю зиму. Летом, когда меня привезли в деревню, я, радостный, ворвался в комнату, чтобы поскорее обнять старика, и чуть не расплакался: дедушка не взглянул на меня. Лишь после того как я подошел вплотную, он окинул меня блуждающим взглядом и зашевелил губами, словно хотел улыбнуться. А я, обняв его, стал целовать морщинистые щеки.