Сорок человек ворочали длинные весла, еще двадцать сгрудились или между банками, или на носовой площадке. Все были в кольчугах, только оружие, копья, секиры и мечи гребцов сложили посреди трюма вместе с грудой щитов. Финан и я стояли на короткой палубе для рулевых.
— Может, ветер попозже поднимется? — предположил Финан.
— А может, и нет, — буркнул я.
Финан не чувствовал себя уютно в море и никогда не понимал моей любви к кораблям. Со мной он пошел только потому, что ожидалась драка.
— Впрочем, убийц Хаггара наверняка уже давно след простыл, — проворчал он, когда мы вышли из ведущего в гавань пролива.
— Возможно, — согласился я.
— Тогда мы попусту тратим время.
— Вполне вероятно, — отозвался я. «Сперхафок» кивал носом на длинных, резких волнах, и Финан ухватился за ахтерштевень, чтобы не упасть. — Присядь и выпей эля, — посоветовал я ему.
Мы гребли в направлении на восток. По мере того как воздух разогревался, с запада задул легкий ветерок, достаточный, чтобы моя команда подтянула рей к верхушке мачты, развернув парус с волчьей головой, и гребцы с облегчением втянули весла. «Сперхафок» двигался вперед, рассекая ленивые волны. Земля растаяла в дымке у нас за кормой. Близ островов Фарнеа ловила рыбу пара суденышек, но, выйдя в открытое море, мы не видели больше ни корпусов, ни мачт, словно оказались совсем одни в целом свете. Пока корабль потихоньку нес нас на восток, я позволял рулевому веслу по преимуществу просто скользить по воде. Ветра едва хватало, чтобы наполнять тяжелый парус. Солнце потихоньку поднималось, бо́льшая часть моих людей спала.
Время для грез. И я пытался вообразить, как выглядит Гиннунгагап — бездна между вечным пламенем и глыбами льда. Бездна, в которой сотворен был мир. Мы плыли посреди серо-голубой пустоты. Мои мысли блуждали так же неспешно, как шел корабль. Финан дремал. Частенько ветер затихал, и парус опадал, потом надувался с глухим хлопком, поймав новый порыв. Единственным явным свидетельством, что мы движемся, служила легкая рябь, расходившаяся от кормы «Сперхафока».
И в этой пустоте я думал о королях и о смерти. Эдуард был пока жив. Он называл себя Anglorum Saxonum Rex — королем англов и саксов. Сначала захворал, потом выздоровел, заболел снова, и даже пронесся слух о его смерти. Но Эдуард был все еще жив. И это было хорошо, поскольку мне пришлось дать слово Этельстану, что, когда его отец умрет, я убью двух человек. Обещание-то я дал, а вот как смогу исполнить, не имел ни малейшего представления. Ведь чтобы сдержать слово, мне придется покинуть Нортумбрию и углубиться в Уэссекс. А для Уэссекса я был Утред Язычник, Утред Безбожник, Утред Предатель, Утред Элдердеофол, то есть Предводитель Демонов. Чаще всего меня называли просто Утредэрв, что означает «Утред Проклятый». В Уэссексе у меня имелось множество влиятельных врагов и мало друзей, поэтому оставалось одно из трех: я мог вторгнуться с небольшой армией, которая неизбежно будет разбита; мог пробраться с несколькими людьми, рискуя быть пойманным. Либо я мог нарушить обещание. Первые два выбора грозили мне смертью, третий — позорным клеймом человека, не сдержавшего слово, клятвопреступника.