Кто-то где-то кричит. Не здесь. Звенит сталь.
Вдалеке идет бой. Наверно, происходит что-то важное.
Надо вставать. Нельзя подводить матушку.
Надо быть мужчиной. Дядя заждался.
Он попытался стряхнуть головокружение, перекатился, и небо полыхнуло зарницами.
Его рука хлестнула пустоту. Внизу чернеет река, на камнях кромка белой пены.
Будто море внизу утеса Амвенда. Море, которое затянуло его с головой.
Воздух с хрипом ворвался в легкие, когда он пришел в себя. На четвереньках он отодвинулся подальше от осыпающегося края обрыва. В голове колотило, ноги не слушались, во рту солоно от крови.
Анкран скорчился на земле — с широко раскинутыми руками. Ярви всхлипнул, подполз и потянулся к нему. Но дрожащие кончики пальцев остановились, не касаясь пропитанной кровью рубахи. Перед Анкраном отворилась Последняя дверь. Ему уже ничем не помочь.
Шадикширрам лежала на щебне подле его тела, и пыталась сесть, и не могла, и от этого выглядела донельзя удивленно. Пальцы ее левой руки запутались в фигурной гарде меча. Правой рукой она зажимала бок. Потом отлепила руку. На ладонь натекла полная горсть крови. Ярви растерянно опустил глаза на свою правую руку. В ней по-прежнему был нож. Скользкое лезвие, пальцы, запястье и всю руку по локоть залило красным.
— Нет, — взревела она. И попробовала поднять меч — но он для нее был уже слишком тяжел.
— Не сейчас. Не так. — Ее окровавленные губы скривились, когда она взглянула на Ярви. — Не ты.
— Здесь, — ответил Ярви. — Я. Как ты говорила? В бою нужны обе руки. Но заколоть в спину хватит и одной.
И в этот миг он понял, что вечно терпел поражение на боевой площадке не потому, что ему не хватало силы, мастерства или даже руки. Ему не хватало воли. И где-то на «Южном Ветре», где-то в непроторенных льдах, где-то здесь, на древних развалинах, он наконец ее обрел.
— Ведь я командовала военным флотом императрицы, — прокаркала Шадикширрам, ее правый бок весь потемнел от крови. — Я была возлюбленной… герцога Микедаса. У моих ног лежал весь мир.
— Все давно кончилось.
— Твоя правда. Умненький… мальчик. Я слишком добра… — Ее голова запрокинулась, и глаза уставились в небо. — Доброта… меня и…
Полуразрушенный эльфийский чертог усыпали тела.
Баньи походили на чертей издали. Вблизи они смотрелись жалкими. Тощие и низкорослые, будто дети, вязанки лохмотьев. Их священные обереги из китовой кости оказались плохим щитом против неумолимой стали Ничто.
Один из них еще дышал и рукой потянулся к Ярви, не выпуская из другой руки стрелу, засевшую в ребрах. Его глаза наполняла вовсе не ненависть — одно лишь недоумение, страх и боль. В точности как у Анкрана, когда Шадикширрам его убивала.