— А я всегда был необычайно зорким, просто тебя слепило сияние собственного ума.
— Порок всех королей. Надеюсь, я вполне молод, чтобы успеть научиться и скромности.
— Кому-то из нас скромность не повредит.
— А ты чему посвятишь свои преклонные годы? — спросил Ярви.
— Намедни, по случаю, великий владыка Атиль предложил мне местечко в своей личной страже.
— Потянуло запашком почестей! Ну ты как, согласился?
— Я сказал ему — нет.
— Да ладно?
— Почести — приманка для дураков. А во мне зудит чувство, что Атиль из тех хозяев, чьи слуги постоянно будут идти в расход.
— Ты на глазах все мудрее и мудрее.
— Еще недавно мне казалось, что моя жизнь кончена, но раз она началась опять, нет смысла стремиться ее укорачивать. — Ярви покосился на него и увидел, как Ральф косится в ответ. — И я подумал, вдруг да пригожусь своему одновесельнику?
— Мне?
— Разве однорукий служитель и разбойник, на пятнадцать лет переживший золотые годы, не добьются вместе всего, чего пожелают?
С последним ударом ошейник распался надвое, и сынишка Анкрана встал, растерянно потирая шею. Его мать подняла его на руки и поцеловала в волосенки.
— Я не остался один, — прошептал Ярви.
Ральф прижал его к себе и стиснул в сокрушительном объятии.
— Пока я жив — не останешься, одновесельник.
Мероприятие проводили с размахом.
Многие владетельные дома Гетланда придут в ярость от того, что новости о возвращении короля Атиля доберутся до них уже после того, как отгремит его свадьба, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.
Несомненно, и всемогущий Верховный король на троне в Скегенхаусе, и праматерь Вексен у него под боком не возликуют от таких новостей — что не преминула отметить мать Гундринг.
Но мать Ярви отмела мановением руки все возражения и сказала:
— Их гнев для меня — пыль. — Лайтлин вновь стала Золотой Королевой. Раз она сказала — значит, дело, почитай, сделано.
И вот изваяния в Зале Богов украсили гирляндами из весенних первоцветов, к Черному престолу навалили целую кучу роскошных свадебных подарков, и народу под куполом набилось, что овец в хлеву на зимовке, — пространство подернулось сизым туманом их дыхания.
Благословенная чета пропела обеты друг другу пред ликами богов и людей, лучи солнца с потолка высекали пламя на глянце доспехов короля и вгоняющих в оторопь драгоценностях королевы — и все гости рукоплескали, несмотря на то что, по мнению Ярви, голос Атиля никуда не годился, да и материн был не намного приятнее.
Потом Брюньольф прогудел самое замысловатое благопожелание, кое только слыхали стены этого святого места, пока мать Гундринг, как никогда нетерпеливо, приваливалась на посох. И, наконец, все городские колокола исторгли из себя веселый лязг.