Все в Ангоре, где работали двадцать дней! Теперь прощальный вечер, и домой. Кончив диктовать, Фрунзе сказал, что на вечер придет, наверно, сто человек — депутаты, комиссары — векили, командиры… Кулага весело проговорил:
— В запасе имеем кавказское вино. Оскоромим верующих!
…Все силы были брошены на подготовку. Забота — кушанья, питье, столы, посуда, лампы. Приходил Абилов, сказал, что турки любят музыку, а Мустафа — так очень. Стихотворения любит, сам читает по памяти.
Пришла пора выдать привезенное с собой из Тифлиса.
Кемик опоражнивал свой продовольственный склад. Раздиралась душа: домой, домой, но еще от Ангоры не оторваться, еще бы несколько дней, дождаться ответа из Карса. Лишь за временем дело. Теперь он это видел. Месяц назад он, можно сказать, незрячим сошел в Трапезунде, а потом увидел… Однорукого, например… Почуял ласку людей, встреченных на этом суровом плоскогорье… Фрунзе открыл у турок готовность к дружбе, буквально вся Турция полюбила его — от Мустафы до банщика и извозчика… Кемик задумался, заколебался, когда услышал Ваню с его надеждой на какую-то «братчину» везде и на разум турецких мужиков, — что-то такое в них Ваня распознал… Кемик сам не все видел, по поверил Фрунзе, Ване. И Дежнов, и Кулага утверждали: укрепляется новая Турция, и не может быть иначе, уж очень страшна теперешняя жизнь крестьянина, ведь они пока в путах рабства, религии, суеверий; крестьянин весь в ранах, полученных в вынужденной войне. Со стороны Кемика подлостью было бы отказать ему в сочувствии… Деятели, которые придут сегодня пировать, это новые люди, не боящиеся султана, отвергающие энверистов, заявившие: «Крестьянин — первое лицо в государстве!»
Кемик выдал тарелки Петроградского фарфорового завода, без узоров, но с глазурными синими надписями: «Благословен труд свободный!», «Кто не работает, тот не ест». Останутся в подарок туркам.
На закате обычно насмешливый и неторопливый Кулага, взглянув в окно, метнулся: «Едет!»
Пара поджарых лошадок несла открытый экипаж, за ним скакала плотная группа всадников. Ваня выбежал, открыл ворота. Экипаж круто развернулся, и из него вышел Мустафа. Пошел к крыльцу, не глядя по сторонам. Вдруг глянул на Ваню, стоявшего у крыльца, и у Вани вырвалось:
— Здравствуйте!
Усы Мустафы дернулись, с французским акцентом он ответил:
— Здорофи!
Фрунзе вышел встречать. Он, Мустафа и еще двое поднялись по ступеням крыльца, звеня шпорами, и проследовали в зал. Кемаль уже на пороге размашистым движением сорвал с себя свое скрипучее кожаное пальто. В комнате шпоры прямо-таки запели.