— Я скажу вам правду, Александр Иванович, — мялся Валинов. — Сами понимаете… Я привык к масштабам и… приехал сюда не по своей воле…
— Конкретно, что вы хотите, товарищ Валинов?
— После всей этой истории, которая случилась между нами… Я думаю, что вам не очень будет приятно видеть меня в районе, а поэтому я… просил бы вас, чтобы вы… нашли возможным… замолвить об этом слово в обкоме или в облисполкоме… и… отказаться от моих услуг. У меня определенные связи, прошу понять меня правильно, в Киеве и в Москве, а Косополье… Я был бы вам безмерно благодарен, если бы вы позвонили товарищу Шаблею. — Валинов даже придвинул ближе к Мостовому телефонный аппарат.
— Я вас понял, — улыбнулся Мостовой. — Вас, как коммуниста, инженера, обком посылает на работу в Косополье, а вы… вы не желаете выполнить это решение? Мы же вас охотно принимаем, вы хороший организатор, знаете производство, кроме того, мы хотим в этом году начать реконструкцию маслозавода, так что беритесь за дело… К вам у меня нет претензий, бюро обкома, как вам известно, во всем разобралось, а то, что вы писали про меня, это… ваше личное дело. Приветствуйте своих друзей в Киеве и в Москве.
Валинов вышел, хлопнув дверью, а потом, опомнившись, просунул в кабинет голову:
— Извините, Александр Иванович! — и тихо прикрыл дверь.
Через приемную прошел на цыпочках, и только на райкомовском подворье шаг его стал четким.
В восемь часов вечера к дому № 1 на Пушкинской улице прибыла колонна такси во главе с Сеней Петушком. Сеня принял на себя руководство проводами Стеши и Платона. По его команде все таксисты, явно нарушая порядок славного города Приморска, трижды протяжно просигналили, оповещая, что кортеж прибыл. Стеша в черных очках вышла на балкон:
— Мы уже идем, Сеня!
— Ну, на колеса! — улыбнулся Борис Аверьянович, когда Стеша вернулась в комнату.
— Счастливой дороги и счастливой жизни! — пробасил профессор Крамов.
— Спасибо вам за все, за все, — растроганно промолвила Стеша. — Я счастлива оттого, что у меня столько друзей и… что живу на этом белом свете.
— Попутного вам, Стеша и Платон, ветра и три фута под килем! — провозгласила Клава, заливаясь слезами.
— Я хочу Стеша, чтобы ты… еще вернулась в кино, — сказал Лебедь.
— Дорогой Борис Аверьянович, не надо показывать народу шрамы на лице какой-то Стеши Чугай! — Она обняла своего учителя.
— Я надеюсь, что они… исчезнут. Как, профессор? — Лебедь обратился к Крамову.
— Будем надеяться, — ответил Крамов. — И главное, чтобы не было у людей шрамов… на сердцах…
Все высыпали на улицу, Сеня открыл дверцу машины и посадил рядом с собой Стешу.