А однажды поехал Михей на базар в город. Купил того-сего и домой собрался. Когда посмотрел — сидит возле рундуков хлопец в матросском бушлате, покуривает и поплевывает сквозь зубы, а рядом с ним не очень большой железный бачок, покрытый красной краской и с ручками по бокам.
— Продаешь? — спросил Михей.
— Продаю, — ответил хлопец.
— Сколько ж ты за него хочешь?
— Да пятьдесят рублей дайте и берите.
Тогда еще старые деньги ходили. Жалко было Михею столько платить, но и бачок славный: какого-нибудь зерна можно пуда три насыпать.
— Бери сорок, — предложил Михей.
— Сорок пять.
На этом и порешили. Взял хлопец деньги и исчез, а Михей вытряхнул из бачка какие-то бумажки, вскинул его на плечо и тоже зашагал. Вдруг к нему подходит милиционер:
— Вы, гражданин, куда урну несете? Поставьте на место!
— Чего ты, человече добрый, ко мне пристал? Я купил его, — и идет дальше.
Милиционер свистнул. Собрались люди.
— Гражданин, это урна для мусора. Поставлена для культуры и гигиены, а вы крадете. Вон видите: стоит такая же самая…
Посмотрел Михей — правда, точно такая же стоит.
— А чтоб впредь уважали порядок, — сказал милиционер, — платите пять рублей штрафу.
…Еще один огонек засветился. Это — Гайворона. Тяжело приходится Платону.
У Платона порядок железный. Зазвенит будильник, и они с Васьком соскакивают с кроватей. Зарядка, затем в сенях умываются холодной водой. Потом Васько подметает пол, а Платон готовит завтрак. Меню постоянное и простое: картошка с салом и чай. Несколько раз пробовал Платон сварить борщ, но из этой затеи ничего не вышло, поэтому было решено перейти на кулеш и пшенную кашу.
Платон хлопотал возле печи, руки в саже, обожженные, а дрова не загорались, хоть плачь.
— Принеси, Васько, керосину.
Плеснул — дрова вспыхнули… Картошка наконец сварилась, выложил Платон ее в миску, Васько ко рту — не ест.
— Ты чего морщишься?
— Да она керосином смердит.
— Вот беда нам с тобой. Бери ешь сало.
— Посмотри, Платон, может, и кулеш с керосином?
Платон поднял ухватом чугунок, но тот, зацепившись за горшок, перевернулся, из печи вырвалось облако сизого пара, и дрова потухли.
— Будем, Васько, мы сегодня без обеда.
— Не журись, Платон, переживем. В субботу приедет Галя и наварит нам всего.
Пришлось завтракать салом и хлебом…
Руки у Платона черные, даже к салу неловко прикасаться. Вспомнилась его работа на фургоне — это был курорт. Скорей бы уж весна, чтоб в поле…
Платон надел свои еще армейские ватные брюки, свитер и фуфайку, подпоясался широким ремнем, чмокнул в щеку Васька и вышел на улицу.
Ему казалось, что уже нескончаемые годы ходил он по этой дороге, которая никуда не приведет. Юношеские мечты остались где-то там, в аудиториях академии, вместе с серым костюмом и жилеткой. Завтра повторится то же самое — опять он будет варить на завтрак картошку и будет идти этой улочкой. Неужели так всю жизнь?..