«Дело Романовых» началось с доноса «казначея» Второго Бартенева, служившего во дворе у боярина Александра Никитича Романова. Виною всему оказались мешки с «корением», найденные в боярском доме (подложенные Бартеневым в «казну» по версии бояр Романовых). Известно, что расправа над всем романовским родом была тяжелой. Но попробуем выступить адвокатом Бориса Годунова и рассмотрим сам процесс отдельно от очевидных, но не доказуемых сегодня обвинений царя в умысле на Романовых. Причем для защиты придется использовать не официальный акт о наказании Романовых, а то, что мы знаем из «Нового летописца» и других враждебных царю Борису Годунову источников. Комплекс документов, известных после публикации в «Актах исторических» в 1841 году как «Дело о ссылке Романовых»[86], относится, по правовой терминологии, к исполнению наказания. Самый ранний документ в этом «Деле» датируется 30 июня 1601 года.
Второй Бартенев действовал по указке небезызвестного Семена Годунова, указания которому, якобы, передавал царь Борис Годунов. Но, как видно из дела датского королевича Иоганна, малосимпатичные качества Семена Годунова могли быть вполне перенесены на его царствующего родственника. Когда началось следствие, на двор к Романовым был послан окольничий Михаил Глебович Салтыков, чья служба, видимо, не будет забыта, и уже в 1601-м году он получит боярство. Но, как и в случае с делом царевича Дмитрия, когда главою следственной комиссии был назначен член разгромленного боярского клана князь Василий Иванович Шуйский, формально можно говорить о стремлении царя Бориса соблюсти беспристрастность расследования. Насколько известно, приезд окольничего Михаила Глебовича Салтыкова на романовский двор на Варварку и изъятие им мешков с «корением» не поминался ему через десять лет, когда он действовал в одной партии с Романовыми.
Дело бояр Романовых, связанное с неким «волшебством», подлежало не царской, а духовной юрисдикции[87]. Поэтому, как и положено, следствие велось патриархом Иовом: «и привезоша те мешки на двор к патриарху Иеву и повеле собрати всех людей и то корение из мешков повеле выкласти на стол, что будто то корение вынято у Олександра Никитича и тово довотчика Фторово поставиша ту в свидетели». Публичное разбирательство дела вызвано не только чрезвычайным поводом: подозрение падало на одну из первых боярских семей в государстве. На двор к патриарху «приведоша» всех братьев Романовых, начиная со старшего Федора Никитича Романова, который и должен был ответить за весь род. Боярская дума приняла самое активное участие на стороне обвинения, и Романовы ничем не могли оправдаться: «Бояре же многие на них аки зверие пыхаху и кричаху. Они же им не можаху что отвещевати от такова многонародного шума». Вряд ли Федор и Александр Никитичи молчали из-за того, что не могли перекричать толпу. Для них, очевидцев и участников многих опальных дел, видимо, не оставалось сомнений, что пришел их черед.