Голем и джинн (Уэкер) - страница 259

Сэм кивнул, вспомнив свою собственную тихую Лулу и ее не проходящую тоску по дому.

— Свадьба — это странное время, — заметил он. — Много счастья, но и много перемен.

— Да, это верно, — глубоко вздохнула девушка и улыбнулась своему отражению в зеркале. — Оно прекрасно. Сколько вы за него хотите?

Сэм назвал сумму, которую сам считал отчасти смешной, но девушка тут же согласилась. Глаза пожилой дамы слегка расширились, и чувствовалось, что будь она наедине со своей подопечной, то охотно ее отчитала бы. Понимая, что сделка завершена, Сэм налил дамам еще чая и принес поднос с маленькими пирожными, посыпанными молотыми фисташками.

— Их пекла моя жена, — гордо объявил он и занялся упаковкой покупок и погрузкой их в экипаж; кучер продиктовал ему адрес на Пятой авеню, куда следовало прислать счет.

Женщины собрались уходить, и Сэм, прижав руку к сердцу, поклонился им:

— Ваш визит — честь для меня. Если вам еще что-нибудь понадобится, пожалуйста, приходите.

— Приду. — Тепло улыбнувшись, молодая дама пожала ему руку, и он почувствовал, как дрожат ее пальцы. Она оглянулась на свою спутницу, которая уже шла к дверям, и, понизив голос, спросила: — Мистер Хуссейни, вы знаете много сирийцев на Манхэттене?

— Да, — удивленно ответил он. — Я здесь давно живу и всех знаю.

— Тогда не могли бы вы сказать… встречали ли вы человека… — Но тут она оглянулась на пожилую даму, уже поджидающую ее у экипажа, и вопрос замер у нее на губах. Печально улыбнувшись, она быстро сказала: — Не важно. Спасибо вам, мистер Хуссейни. За все.

Колокольчик на дверях звякнул, и она ушла.

Кучер помог Софии подняться в экипаж. Она села рядом с теткой и поплотнее закуталась в шаль. Выезд получился удачным; жаль только, что она так постыдно расплакалась перед всеми. Наверное, стоит поблагодарить тетю за то, что та придумала объяснение ее слезам, хотя на самом деле причина была совершенно иной. «Королева пустыни» — именно так она называла себя в своей постели, в его объятиях. Надо сказать, она сразу оценила комизм, заключавшийся в самой идее такого ее портрета.

Вспотевшая тетка обмахивалась перчатками. Она обернулась к Софии, чтобы что-то сказать — например, «какая ужасная жара», — но тут же прикусила язык и ограничилась натянутой улыбкой. Болезнь Софии имела по крайней мере одно преимущество: знакомые чувствовали в ее присутствии некоторую неловкость, и это избавляло ее от массы бессмысленных разговоров.

Экипаж тронулся с места и медленно двинулся вперед, лавируя между бесконечными тележками.

— Может, заедем в Центральный парк? — предложила Софии тетка. — Уверена, что твоя мать не станет возражать.