Взяв грифель, Скай посмотрела на фотографию, стоящую перед ней на мольберте, и улыбнулась. Она занималась обожаемым рисованием, и это давало ей сразу два преимущества: возможность подзаработать на билет домой и шанс отвлечься от ярости на Лазаро Санчеса, улетевшего в Мадрид двумя неделями ранее и оставившего ее здесь, точно ненужный груз.
Скай начала рисовать – однако на бумаге проступили вовсе не черты лица, смотревшего на нее с фотографии. Она воссоздавала по памяти того, чье лицо постоянно стояло у нее перед глазами: красивые симметричные линии, усталые глаза и какая‑то уязвимость, затаенная слабость. Отойдя на шаг, Скай оглядела работу – на нее с листа бумаги смотрел Лазаро. Однако напугало ее вовсе не это, а то, что по рисунку явно можно было проследить, какие чувства пробуждает он в ее душе. Как может она до сих пор что‑то к нему испытывать? И это после двух последних недель! Однако, поразмыслив, Скай заключила, что, даже если бы они с Лазаро больше никогда не встретились, для нее он остался бы неким недостижимым идеалом мужчины. Быстро положив рисунок в свою папку, Скай поставила на мольберт чистый лист бумаги. Ей стало нехорошо при мысли о том, что Лазаро может увидеть свой портрет, ему не составит труда прочесть по нему, что Скай все еще к нему нерав нодушна.
В этот момент ее ухо уловило какой‑то шорох – и дрожь пробежала по телу. Обернувшись, Скай увидела Лазаро, выглядевшего, как всегда, безупречно в костюме‑тройке. На миг ей даже показалось, что воображение сыграло с ней дурную шутку, и в студии, кроме нее, никого, но мгновенное волнение, окатившее ее с головы до ног, было явным признаком того, что происходящее реально. Вместе с тем ее захватил целый вихрь чувств: здесь был и гнев, и облегчение, и желание. Ей хотелось сорвать с него пиджак и рубашку, чтобы обнажить сущность и вернуть того мужчину, что некогда соблазнил ее в Дублине и перевернул всю ее жизнь.
Лазаро, сделав шаг вперед, произнес:
– Что это ты, черт возьми, делаешь?
Скай вздохнула – внезапно ей опять стало неловко при мысли о своих джинсах и майке, о небрежно поднятых наверх волосах и кисти, что удерживала пучок. Весело же будет, если в довершение ко всему на ее лице остались полосы от грифеля! Собрав все свое самообладание, Скай как бы невзначай произнесла:
– Я рисую. Альмудена сказала, что можно использовать эту комнату в качестве студии.
– Прости, – произнес Лазаро, однако в его голосе не было ни капли сожаления. – Я неправильно выразился. Зачем ты отправилась на площадь и рисовала там портреты прохожих на заказ, как бродячий художник?