Выход за пределы
«Играя персонажей, не похожих на меня, я начал обнаруживать этих персонажей в себе».
Аль Пачино
Что, если установка не работает? Что, если актер примеривает данные обстоятельства, затем воображаемую установку, затем задачу, замещение, и ничего, кажется, не может привести его туда, где ему нужно оказаться по сценарию? Рассмотрим пример актрисы, которую попросили играть более «строго». Допустим, она сделала установку, что слышала, как актер Б (партнер по сцене) позволил себе расистское замечание, но эта установка не помогает ей вести себя с ним строже; вместо этого она расстраивается и нервничает. Тогда она может попробовать заместить актера Б на кого-то, к кому она относится холодно (или кого она меньше боится), и это может помочь ей дать строгий ответ. Или она может поискать другую установку, например, что актер Б совершил ошибку, из-за которой постановка значительно затянется по времени и она пропустит светское мероприятие, которого очень ждала. Но что, если и это не работает?
Что, если «строгость» чужда ее натуре и отсутствует в ее эмоциональном словаре? Что, если она вообще никогда не ведет себя строго? К этому моменту ей надо бы уже перевести указание итоговой режиссуры «строгость» в глагол: возможно, поучать, проповедовать, осуждать, наказывать. Затем ей следует взглянуть еще раз, и провести дополнительную эмоциональную оценку. Разве у нее действительно никогда не возникало желания осудить или наказать? У всех нас такие порывы были, даже если мы никогда не переводили их в действие. Актрисе дается возможность найти их и поддаться им в вымышленном мире — повести себя так, как она никогда бы себя не повела в реальности, — и ей все это сойдет с рук!
Актер должен сам принять решения и найти с ними связь таким образом, что включится его подсознание. Он может играть персонажей, непохожих на него самого, принимать решения, которые отличаются от тех, которые бы он сам принял в реальной жизни, например, решить умолять в ситуации, в которой он сам не стал бы этого делать. Это играбельная трактовка. Конечно, «умолять» он должен честно, так, как он сам делает, когда умоляет. Это открывает дверь чистой, восхитительной свободе делать то, что неуместно в реальной жизни, то есть добиться высвобождения актера, как кажется это делает Ингрид Бергман в своем продуманном изображении матери, унижающей свою дочь (Лив Ульман) в «Осенней сонате» Ингмара Бергмана. То, что она позволяет себе жаловаться, требовать и давить так, как никому не дается в реальной жизни, придает ее исполнению особую энергию.