Людвиг Витгенштейн (Кантерян) - страница 96
«Я в жуткой депрессии. Совершенно не уверен в своем будущем. Мой роман с Ричардсом полностью меня опустошил. Он держал меня в своих лапах последние девять месяцев, это, по сути, безумие»[236].
Интересно, однако, что, в отличие от отношений с Френсисом, никаких угрызений совести Витгенштейн от романа с Беном не испытывал. Рэй Монк выдвинул интересную гипотезу, что отношение Витгенштейна к сексуальности изменилось за время войны. Почти всю жизнь он придерживался вейнингеровского строгого различения между сексом и любовью. Но к 1943 году он перестал считать секс и любовь несовместимыми: на мысль об этом наводит эпизод, произошедший с Друри.
Витгенштейн со своим другом Беном Ричардсом в Лондоне
Друри только что вернулся из поездки по Египту и, рассказывая о своем путешествии Витгенштейну, упомянул о том, что испытал шок, увидев барельеф с изображением древнего бога неба Гора с эрегированным фаллосом. Витгенштейн отреагировал в том смысле, что в сексуальности нет ничего шокирующего.
«С какой стати они не должны были благоговеть и почитать самый акт, благодаря которому продолжается человеческий род? Не в каждой религии должно быть августиновское отношение к сексу»[237].
Можно ли воспринимать эти слова как доказательство того, что Витгенштейн поменял свое отношение к сексу? Вполне возможно, но, поскольку о других подобных эпизодах мы не знаем, доказательства выглядят не слишком убедительными.
Несмотря на любовь к Бену, жизнь в Кембридже становилась для Витгенштейна все более невыносимой. «Всё в этом городе меня бесит, – записал он в дневнике. – Негибкость, деланность, самодовольство людей. Атмосфера в университете вызывает у меня тошноту»[238]. В общем, он считал, что английская цивилизация «разваливается и гниет». Теперь он чувствовал себя гораздо более одиноким. Френсиса, Рамсея и Кейнса уже не было в живых; Друри, Малькольм и Риз уехали из Кембриджа. С Расселом у них больше не было ничего общего ни в личном, ни в философском смысле. Мура поразил инсульт, и жена разрешала ему общаться с Витгенштейном не больше полутора часов, что приводило Витгенштейна в ярость. Почему Муру нельзя было общаться с ним столько, сколько он хотел? «Если бы он перевозбудился или устал, его бы вновь разбил удар и он бы умер, – что ж, достойная была бы смерть – смерть на посту»[239]. Кроме того, Витгенштейн совершенно не был уверен, что его преподавание идет кому-то на пользу. «Единственное семя, которое я, возможно, посею, – это некий жаргон», – говорил он в одной из своих лекций. И в этом была доля правды, ибо в Кембридже был культ Витгенштейна, считавшегося теперь величайшим из ныне живущих философов. Гилберт Райл так рассказывал о своих походах в Этический клуб: «Почитание Витгенштейна было столь несдержанным, что упоминание, например, мной других философов встречали улюлюканьем»