Смены, разумеется, не бармена, а официантки.
Май. Сижу в парке, греюсь на солнце. Жду, сама не знаю чего.
Ко мне подходит ребёнок: светловолосый мальчик с каре-зелёными глазами. Мне тяжело дышать, глядя на него, а он всё стоит и смотрит на меня, разглядывает, как экспонат в музее.
— Ты наркоманка?
— Нет.
— Бомжиха?
— Ещё нет.
— А что с тобой не так тогда?
— Мне просто плохо. Очень плохо.
Подбегает мамаша, хватает сына за руку, отчитывая на ходу за то, что «побеспокоил леди», и бросает неловкие взгляды.
А меня давно уже никто кроме лэндлорда не беспокоил. Нет, вру! Лурдес звонила, сказала, что у неё такой токсикоз, какой я вряд ли могу себе представить. Обещала приехать, как только полегчает, но я соврала, что уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда. Про «навсегда» я ей не говорила, только подумала про себя.
Я лежу в своей квартире в темноте и слушаю своё дыхание: вдох-выдох, вдох-выдох. И зачем только я дышу? Ещё и сердце барахтается. Для чего?
Вокруг меня тишина. Не полная, потому что фоном из окон всегда доносится шум города, гул автомобилей на далеком хайвее, свист подъезжающего к станции скайтрейна. Но всё-таки тишина: никого нет рядом, в квартире пусто. Это плохо или хорошо?
Я одна и это плохо, но никого нет, и это… хорошо.
Глава 25. Oxygen In My Lungs
Депрессия является незаметно, мягко ступая по осколкам разбитых жизней, разрушенных надежд. Ты слишком устал, чтобы заметить её, слишком вымотался, пытаясь принять то, что навязывает тебе жизненный сценарий. Много думаешь, но почти всегда о малозначимых вещах, и незаметно теряешь интерес к происходящему, безразлично наблюдая за сменой картинок на экране. В этом кинотеатре ты совершенно один, но и одиночество тебе безразлично.
У меня полное истощение души и тела.
Я начала себя чувствовать уставшей. Постоянно. Появилась жуткая бессонница: я не сплю каждую ночь с двух-трёх утра. Начались приступы тахикардии. Но я придумываю причины и оправдания: то бессонница наследственная — мать страдала, то тахикардия от того, что недавно пережила. А усталость, ну кто не устаёт? Так я жила до осени, пока у меня не появились навязчивые мысли. Мысли убить себя. И тут мне стало страшно. Очень страшно. Но я всё ещё надеялась, что справлюсь самостоятельно со своим недугом — я же специалист! Но в сухом остатке за эти месяцы почти перестала общаться с людьми, всеми силами избегая ситуации «надо держать лицо». Я не звонила и не писала. Совсем. Я много чего перестала делать: ощущение, будто психика «отрезала» ненужное в целях сохранения себя самой. И только подойдя к черте, которую очень страшно переступить, я поняла, что мне необходимо начать лечиться медикаментами.